Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I.
Шрифт:
Тоска и радость
Отколь порой тоска и горе
Внезапной тучей налетят
И – сердце с жизнию поссоря,
В нем рой желаний умертвят?
Зачем вдруг сумрачным ненастьем
Падет на душу тяжкий сон?
Каким неведомым несчастьем
Ее смутит внезапно он?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Глядим на небо – там луна
Безмолвно плавает, сияя,
И мнится – в ней погребена
От века тайна роковая;
В эфире звезды, притаясь,
Дрожат в изменчивом сиянье
И –
Хранят коварное молчанье.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сама земля, ее движенье
Наводят грустное сомненье,
Куда, зачем с толпой миров
22
Она так пристально несется
И много ли еще веков
С ее громадой обернется?
И где пути ее конец,
И как свершит свое теченье,
И нас, людей, там ждет венец
Блаженной доли иль мученье?
Зато случается порой
Иной в нас демон поселится:
То радость пламенной струей
Без зова в душу протеснится;
И затрепещет сладко грудь.
Помянем легкими мечтами
Прошедшего забытый путь;
Вдали ж, пред светлыми очами,
Мелькнет надежд блестящий рой.
И очарует нас собой
Ряд чудных, сладостных видений;
А в настоящем окружит
Толпа веселых сновидений;
И как всё ярко заблестит!
И как тогда весь мир прекрасен,
Как жизни путь и тих, и ясен!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Романс
Весны пора прекрасная минула,
Исчез навек волшебный миг любви:
Она в груди могильным сном уснула
И пламенем не пробежит в крови.
На алтаре ее осиротелом
Давно другой кумир воздвигнул я.
Молюсь ему – но, с сердцем охладелым,
Не скрасит он путь грустный бытия.
Тщеславия бездушными мечтами
Не заменить мне радости былой!
Так осень пожелтевшими листами
Не заменит цветов весны златой.
Как с юных уст улыбка вдруг спорхнула
И заклеймил их смерти страшный след,
Так и пора прекрасная минула,
Так и возврата ей, увы! уж нет.
23
Утраченный покой
Я в мир вошел и оглянулся -
Роскошно всё цвело кругом;
Я горделиво улыбнулся;
Я в мире лучшим был звеном;
Мне дан был ум, благая воля,
Душа могучая дана,
И вся завиднейшая доля
Из наслаждений соткана.
Мне всё: и небо голубое,
И звезд прекрасных светлый рой,
На небе солнце золотое
С его подругою – луной!
Мне всё: и светлых вод равнины,
И яркой зелени леса,
Земли роскошные долины,
И гор угрюмая краса!
Мне всё, что дышит здесь со мною,
Что здесь со мной сотворено,
И всей Природе суждено
Мне быть послушною рабою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И дар еще мне дан заветный;
Тот дар мне рай напоминал,
Как им, счастливец, я играл,
Когда в Природе безответной
Душе созвучья не слыхал.
Так! Я весь в чувствах утопал;
Так! Их гармония живая
Дарила мне златые сны.
Я, ими сладко засыпая,
Так проспал дни моей весны.
Те сны мне больше не приснятся;
Теперь мне ими не заснуть;
Те чувства вновь не возвратятся;
Мне в неге их не потонуть.
Но кто ж рукою дерзновенной
Кумир блаженства сокрушил?
Кто пламень чувства задушил
В груди, к прекрасному рожденной?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
24
Ужели время прочитало
Неотразимый приговор?
Ужель смерть дни пересчитала?
Ужель померкнет ясный взор?
Но ты, в поре надежд и силы,
Ты можешь горе позабыть,
И много, много до могилы
Прекрасных опытов прожить,
Объятья снова отворятся,
И снова в них падут друзья,
Мечты сильнее разгорятся,
Живее вспыхнет жизнь твоя;
Опять, быть может, образ милой
И прелесть брачного венца
Пробудят огнь в душе остылой,
Отгонят думы от лица.
К чему же грусть? к чему стенанья?
Беги печали и тоски.
Ужель до гробовой доски
Твои товарищи – страданья?
Так! Я страданьям обречен;
Я в бездну муки погружен.
Злодея казнь не так страшна,
Темницы тьма не так душна,
Как то, что грозною судьбой
Дано изведать мне собой!
25
СТИХОТВОРЕНИЯ
(С. 21)
Ни в одном из автобиографических свидетельств Гончаров не счел возможным упомянуть о своих ранних поэтических опытах. Более того, в письме к вел. князю Константину Константиновичу от января 1884 г. утверждал, что за стихи «никогда не брался». Между тем установлено, что на страницах рукописного журнала «Подснежник» за 1835 г. Гончаров впервые выступил именно в качестве поэта. Авторство его не вызывает сомнения: среди сотрудников «Подснежника» вряд ли кто-нибудь другой мог подписываться инициалом «Г», а именно так – «Г……..» (т. е. «Гончаровъ») под первым и «Г» под тремя остальными, подписаны публикуемые ниже стихотворения, что и послужило для А. П. Рыбасова главным аргументом при их атрибуции.1 Кроме того, стихотворения «Тоска и радость» (с рядом изменений) и «Романс» использованы в «Обыкновенной истории» как образцы поэтического творчества Александра Адуева.