Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)
Шрифт:
Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Престол, Изб (XX век), Русский путь, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Поэзия серебряного века: 1980–1925. М., 1991, Свиданье, Театр. 1986. № 9.
Автограф 1 другой ред. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра.
Дат.: 23 февраля 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (СП (Тб). С. 479).
Перевод на англ. яз. («Creation») — SW. P. 89. Перевод на чешский яз. («Tvorba») — Honzik.
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
ПС 1922, с вар. и без загл. (последнее, очевидно, техническая ошибка при печати), ПС 1923, с вар., СС II, вар. ПС, СП (Тб), вар. ПС, БП, СП (Тб) 2, вар. ПС, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), вар. ПС, ОС 1989, вар. ПС, неправильное оформление загл., Ст ПРП, вар. ПС, СПП,
Автограф — РГАЛИ. Ф. 13 (А. А. Ахматовой). Оп. 1. Ед. хр. 175. Л. 1–2.
Дат.: 24 марта 1917 г. — по дате на автографе.
В ст-нии изложена версия о происхождении мира, присущая валентинианству — гностической ереси II в. н. э. Образование мира, согласно этой ереси, — следствие отпадения одного из эонов (т. е. «сущего» начала, в отличие от «существующего», производного: валентиниане обозначали этим понятием Бога в Его «характеристиках» — истечениях) от Плеромы (т. е. общей полноты Божественного бытия), а именно — Премудрости, попавшей под влияние эротической страсти к Отцу-первоначалу. «Выпав» из Плеромы, Премудрость, по учению валентиниан, отделилась от света и качественно частично преобразилась, превратившись в Ахамот (т. е. мудрость) — Душу нашего Мира, состояние которой и определяет посюстороннее космическое бытие. «...От страха же и печали (Ахамот. — Ред.) получило начало все остальное. Именно: от слез его произошла всякая влажная сущность, от смеха — светящаяся; от печали и изумления — телесные стихии мира. Ибо, как говорят (валентиниане. — Ред.), оно то плакало и печалилось о том, что оставлено одно во тьме и пустоте, то веселилось и смеялось, когда ему приходил на мысль оставленный им свет, то опять впадало в страх, а иногда в недоумение и изумление» (Св. Ириней Лионский. Творения. М., 1996. С. 30–31 (Б-ка Отцов и Учителей Церкви)). Несомненно, что существенную роль при создании ст-ния играло созвучие имен Ахамот — Ахматова (последняя также, в какой-то мере, являлась «Душой» творимого ею художественного мира). Ст-ние открывает собой «второй» еретический период в творчестве Гумилева, вызванный идейным и жизненным кризисом в эпоху революции. По определению Э. Ф. Голлербаха, ст-ние близко «по духу» к лирике Ахматовой, которой «тесно в мире», где мечты о любви и свете омрачены «предвечным ужасом». Одна строка этого акростиха — «“хрупких рук испуг и содроганье” говорит больше, чем иной законченный портрет» (Голлербах Э. Ф. Образ Ахматовой // Антология. Л., 1925. С. 10).
Творчество. Кн. 1. Пг., 1917.
Литературная мысль. Пг., 1922, другая ред., ПС 1923, другая ред., ИС 1946, другая ред., Неизд 1952, вар. автографа 1, СС II, вар. автографа 1, СП (Тб), другая ред., БП, с ошиб., СП (Тб) 2, другая ред., Ст ПРП (ЗК), другая ред., ОС 1989, другая ред., Ст (XX век), Ст ПРП, другая ред., СПП, с ошиб., Изб (Слов), другая ред., Кап, с ошиб., СС (Р-т) II, вар. автографа 1, ОС 1991, другая ред., СП (XX век), другая ред., Изб (Слов) 2, другая ред., СП (Ир), другая ред., Соч I, с ошиб., СП (К), другая ред., ЛиВ, Круг чтения, с ошиб., Ст 1995, с ошиб., Изб 1997, другая ред., ВБП, МП, с ошиб., СП 1997, Литературная мысль. Альманах. Кн. 1. Пг., 1922, другая ред., Петербург в русской поэзии (XVIII — начала XX века): Поэтическая антология. Л., 1988, Ст (Куйбышев), Душа любви, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8, вар. автографа 1, Знамя. 1986. № 10.
Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 другой ред. — Отлуние.
Дат.: весна 1917 г. — по времени публ., месту в Альбоме Струве и содержанию.
Ст-ние подробно анализируется Д. Мицкевичем относительно выделенных им в специальные подзаголовки тем: морфогенетики (текстологии), многоплановости, референциальной неопределенности (возможности буквального и метафорического прочтения: дорога — как peregrinatio vitae и т. п.), текстуальных перекличек, доминанты (ключевых слов), плотности словесных перекличек, вещественности слов, возможности воздействия на его словесную структуру теории «лучизма» (в частности, «реалистического лучизма», теории прозрачности и 4-го измерения), аллегории рефлективности (действие излагается как отражение реифицированных цветов неба), звуковых усилений (инструментовки), звуковых жестов (как своеобразного признака «школы Гумилева»), тональности речи, вещественности и силы воздействия образов, балансированных ассиметричностей, полисемичности на уровне семантики, полифункции, поэтической функции, мифопоэтики (любовь, ведьма, дракон, царевна, рай), сиюминутной реальности (времени действия), реального адресата (намечаются многие интертекстуальные связи с Ахматовой), переклички с другими ст-ниями Гумилева. По мнению Мицкевича, семантический охват этого ст-ния достаточно широк и его содержание достаточно богато, чтобы выдержать приподнятый тон его дикции. В этой зрелой вещи давно установившаяся высокая теоретическая компетентность Гумилева находится в полном соответствии с его усовершенствующейся стихотворной практикой (см.: Mickewicz D. Functioning Poetics and Poetic Functions: Gumilev’s Poem «Pered noc’ju severnoj, korotkoj...» // Berkeley. P. 155–214).
Ст. 19. — Горний Иерусалим (то же, что «новый», «небесный») — символ ожидаемого духовного спасения человечества в лоне победившей христианской церкви, обозначаемой столицей древней Иудеи Иерусалимом, что предсказывается уже в Ветхом Завете Библии: «Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою... И придут народы к свету твоему...» (Ис. 60:1–3). Эпитет «горний» происходит, во-первых, от характера самого месторасположения города — с находящейся в нем святыней — Ковчегом Завета — (на холме Сион): «И пойдут многие народы и скажут: приидите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева» (Ис. 2:3), а во-вторых, от представления о недостижимо высоком обитании самого Бога, царство которого предназначено только для праведников: «...вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму...» (Евр. 20:22); для прочих же это пока еще только пророческое видение будущего: «И я Иоанн увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба <...> И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и он будет обитать с ними; они будут Его народом...» (Откр. 21:2–3). Гумилев использует этот образ в весьма условном применении к пейзажу, как бы преображенному «небесным», «горним» обликом возлюбленной поэта (см. концовку ст-ния № 52, где образ Иерусалима также ассоциируется с любовью, возлюбленной).
Костер.
Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Ст 1986, Изб 1986, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма. Munchen, 1973, The Penguin Book of Russian Verse. Harmondsworth, 1965 (русский текст с подстрочным прозаическим переводом на англ.), The Heritage of Russian Verse. Bloomington, Indiana, 1976, Петербург в русской поэзии (XVIII — начала XX века): Поэтическая антология. Л., 1988, Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX — начала XX века. Л., 1991, Ст (Куйбышев), Душа любви, Серебряный век русской поэзии, Свиданье, Антология акмеизма. М., 1997, Школа классики, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола, 1997, Знамя. 1986. № 10, Дон. 1987. № 12, Звезда. 1998. № 9.
Автограф 1 с вар. — Альбом Струве (в альбоме ст-ние иллюстрировано М. Ф. Ларионовым, репродукцию рисунка см.: СС II, вклейка между 12 и 13 страницами). Автограф 2 с вар. — Отлуние. Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 4 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой.
Дат.: весна 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 200).
Перевод на англ. яз. («The Muzhik») — SW. P. 98.
Почти всеми интерпретаторами этого ст-ния его героем признается легендарно известный Григорий Ефимович Распутин (наст. фамилия Новых; 1872–1916) — сибирский крестьянин, ставший в семье последнего русского императора в силу своих исключительных природных способностей (обаяния, силы внушения) фаворитом (в качестве целителя, «святого старца», пророка) и убитый придворными заговорщиками из опасения его отрицательного влияния на государственную политику царя. Именно из его феномена исходят истолкователи гумилевского ст-ния, пытаясь прежде всего определить весьма неявно выраженное само отношение поэта к своему герою. М. Цветаева писала: «Что в этом четверостишии (имеются в виду ст. 19–22. — Ред.)? Любовь? Нет. Ненависть? Нет. Суд? Нет. Оправдание? Нет. Судьба. Шаг судьбы.
Вчитайтесь, вчитайтесь внимательно. Здесь каждое слово на вес крови <...>
Дорогой Гумилев, есть тот свет или нет, услышьте мою, от лица всей поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам — как писать стихи, историкам — как писать историю. Чувство истории — только чувство Судьбы» (СС II. С. 356). Н. А. Оцуп объясняет отношение Гумилева к Распутину путем истолкования сложности, исторической многоликости и художественной универсальности образа этого последнего в ст-нии: «Мог ли такой сомнительный человек вдохновить благородное стихотворение? Гумилев доказывает, что да. Если бы он ограничился тем, что передал в стихах биографию Распутина, то не достиг бы намеченной цели. Если бы Гумилев изображал Распутина только как символ, стихотворение лишилось бы своей жизненной силы. Гумилев же рисует Распутина как великий художник. Он и восхищается им, и выражает одновременно свое глубокое отвращение к нему. Восхищение Гумилева глубже, чем умиление своим героем у безымянного сочинителя — создателя Фрола Скобеева, лица, рожденного народным воображением. Мужик Гумилева не только мошенник, которому улыбнулось счастье. Он, конечно, обладает чрезвычайной ловкостью. Но Фролу ведь удалось только присвоить себе достояние тестя, а гумилевский мужик стал, хоть на время, вершителем судеб необъятной России. Сами масштабы его грандиозного торжества позволяют предчувствовать неизбежную трагическую развязку. Будучи связанным историчностью своей темы, поэт, впрочем, не нуждался ни в каких изменениях в “ткани” повествования. Он лучше справился со своей задачей, создавая легенду на основе фактов, изложенных во всех газетах мира. Его мужик — изображение не одного лишь реального исторического лица. С одной стороны, можно усмотреть в нем “Соловья-Разбойника” известной былины. С другой стороны, он — духовный брат таких исторических фигур, как “Пугач” и Стенька Разин. Строгий голос русского монашества, которое не дозволяло никакого покушения на святость религиозных символов, чувствуется в следующих строках <цитируются ст. 27–30>.
Крушение царизма и наступление революции — вот настоящая тема стихотворения Гумилева, которое напоминает до известной степени исторические песни русского народа <...> Сколько песен посвящалось одному только Ивану Грозному! Но почти везде и всегда его страшное имя окружено ореолом восхищенной симпатии.
“Мужик” Гумилева трактуется в том же духе. Поэт испытывает отвращение к своему герою, но он знает, что именно этот герой является настоящим «строителем» своей родины <...>