Полное собрание сочинений. Том 73. Письма 1901-1902 гг.
Шрифт:
Желая вам наилучшего успеха в ваших дальнейших литературных замыслах, остаюсь с сердечным приветом
глубоко уважающий вас
Лев Толстой.
Печатается и датируется по машинописной копии (сверено с рукописной копией М. Л. Оболенской). Написано под диктовку. Дата копии, очевидно, — дата подписания подлинника; продиктовано письмо 9 марта (см. т. 54, стр. 301).
Вильгельм фон Поленц (1861—1903) — немецкий беллетрист, драматург. Отзывы Толстого о нем см. в Предисловии к роману Поленца «Крестьянин», т. 34; в письме к В. Г. Черткову от 30 ноября 1901 г., т. 88; в письме 1903 г. к автору книги о Поленце Ильгенштейну, т. 74.
В яснополянской
Ответ на письмо Поленца от начала марта 1902 г. (письмо не датировано). Выражая сочувствие Толстому в его болезни и радость по случаю наступившего выздоровления, Поленц писал (перевод с немецкого): «Может быть, теперь вы имеете желание, граф, прочитать что-нибудь из сочинений подписавшегося. Я тем более осмеливаюсь надеяться на это, что, как я узнал из прессы, вы исключительно милостиво высказались о моем романе «Крестьянин». Поэтому я позволил себе поручить моему издателю в Берлине, Ф. Фонтану, послать вам мои сочинения о крестьянах, которыми вы очень интересуетесь и которых так глубоко понимаете».
1 См. прим. 5 к письму № 237.
230. Арвиду Ернефельту.
1902 г. Марта 14. Гаспра.
14 марта 1902. Гаспра.
Крым. Ст. Кореиз.
Хотя я еще лежу и не могу писать, милый Арвид, не хочу оставить вашего письма без ответа. Как хорошо que vous pers'ev'erez.1 Претерпевый до конца спасен будет. Как часто мы губим хорошее дело именно тем, что отчаиваемся в середине, а часто и в конце его. Особенно это хорошо у вас, в вашем матерьяльно трудном положении, хотя, собственно, самые трудные и сложные материальные условия ничего, ровно ничего не весят в сравнении с требованиями духовной жизни для того, кто живет ею.
Как бы хорошо было, если бы ваши финляндцы перенесли средства борьбы из патриотических интересов в общие, вечные. Не отказывались бы от военной службы в известных условиях, а совсем, как от дела противного не только христианству, но и самой нетребовательной совести. Отказы от военной службы всё чаще и чаще повторяются, как распускающиеся в разных местах почки весной. Я так и умру с уверенностью, что «близко, при дверях» изменение всего существующего строя от лжи и насилия к разуму и любви не только в Финляндии или России, но во всем христианском мире. Вы, верно, знаете про отказы во Франции и в Болгарии.
Рад был узнать про Ольгу Константиновну.2 Я хотел несколько раз ей отвечать, но не знал ее адреса. Хотелось бы знать, как ей живется. Передайте ей мою любовь. Прощайте, пишите хоть изредка.
Искренно любящий вас
Лев Толстой.
Очень благодарю вас за ваш портрет.3
Печатается и датируется по рукописной копии. Написано под диктовку. Впервые опубликовано в книге Арвида Ернефельта «Мое пробуждение», М. 1921, стр. XXV.
Об Арвиде Александровиче Ернефельте (1861—1933) см. т. 68.
Ответ на письмо Ернефельта от 14 марта н. ст. 1902 г., в котором он подробно писал о волнениях в Финляндии, вызванных манифестом 29 июня 1901 г., утвердившим для Финляндии новый устав о воинской повинности.
1 [что вы продолжаете быть стойким.]
2 О. К. Клодт.
3 Портрет (фотография) Ернефельта находится в яснополянском кабинете Толстого.
* 231. Е. В. Оболенской.
1902 г. Марта 15. Гаспра.
Я чувствую себя перед тобой виноватым, милая Лизанька, за то, что до сих пор ни разу не писал тебе. Это единственная маленькая приятность, которую я мог бы тебе сделать взамен за то большое добро, которое ты сделала мне. Я говорю не только о матерьяльной помощи, которую ты так хорошо умеешь подавать, но о том главном — увеличении любви — которое ты производишь всем своим существом. В самый сильный период моей болезни мне вдруг так ясно стало, что всё на свете пустяки и не стоит внимания, кроме одного — увеличения любви в себе и других людях, что это должно быть постоянной целью нашей жизни. Теперь плоть вновь забирает свои права, и я уже не так всей душой чувствую это, хотя ни минуты не сомневаюсь в истине этого и всеми силами стараюсь закрепить это в себе.
На днях я вспомнил место из евангелия, где говорится о бедствиях, ожидающих род человеческий: войны, моры, глады, — и последнее, как самое ужасное бедствие: — «и охладеет в людях любовь». Вот против этого-то и надо бороться.
Положение мое всё то же, как при тебе: худоба, слабость и, слава богу, — всё душевное спокойствие. О подробностях, верно, напишет Маша.
Целую Сашу1 и кланяюсь твоим хозяевам.2 Целую тебя, вспоминаю, как ты бегала вокруг стола за доктором для Николиньки.3
Твой друг и дядя
Л. Толстой.
Печатается и датируется по машинописной копии (сверено с рукописной копией М. Л. Оболенской). Написано под диктовку. Дата копии совпадает с записью в Календарном блокноте от 15 марта 1902 г. (см. т. 54).
Елизавета Валерьяновна Оболенская (1852—1935) — племянница Толстого, дочь Марии Николаевны и Валерьяна Петровича Толстых. С 1871 г. замужем за Леонидом Дмитриевичем Оболенским (1844—1888). Автор воспоминаний о Толстом, часть которых опубликована в журнале «Октябрь» 1928, 9, стр. 207 и сл., и в «Летописях Государственного Литературного музея», кн. 2, М. 1938, стр. 279—331; в книге 12 «Летописей», М. 1948, стр. 125 и сл. опубликованы письма Е. В. Оболенской к ее дочери, М. Л. Маклаковой, с сведениями о Толстом. Сохранилось только это письмо Толстого к Е. В. Оболенской. Были написаны еще два. Первое — перед ее замужеством, когда Елизавета Валерьяновна просила Толстого приехать и убедить мать дать согласие на брак с Л. Д. Оболенским. Второе — во время тяжелой болезни ее сына Николая, когда опасались за его жизнь. Оба письма утеряны, копии с них не сохранились.
Оболенская приехала в Гаспру 25 января и оставалась там, ухаживая за больным Толстым, до 9 марта.
1 Александра Леонидовна Долинино-Иванская (р. 1876), дочь Е. В. Оболенской.
2 Михаил Андреевич и Елена Михайловна Долинино-Иванские. Оболенская проехала из Гаспры в их имение Карамышево, Крапивенского уезда Тульской губ.
3 Толстой вспомнил детскую игру, любимую детьми М. Н. Толстой. Елизавете Валерьяновне было в то время лет семь. Сестра ее Варенька изображала больную, брат Николенька — доктора, а Лизанька «ездила» (бегала вокруг стола) за доктором для больной. (По воспоминаниям Е. В. Оболонской.)