Краски любимыеКраски бедные нежныеРавнина любимая сераятускло-зелёнаяРадость горчайшаяв сыне гуляющемкто он – не знающемПо что тут ходить?Тут ходить не по чтоЛишь для сердца ходитьдля плача невольного
«В саду они встречались по…»
В саду они встречались по —ка лето шло своим путёмИ много раз под виноградомон грудь её гладил рукамиНо дальше лето кончилосьИ море внизу загудело
сильнейОн уехал в дождь далекоОна осталась служанкой служитьВстретились только через десять лети стояли мешкаяАх какой дождь и после него зелёный светСколько до смерти дней
Конструкция
Стоит стол марки четырёх военнослужащих бывших слепыхчто продают его и хотят энную сумму. иха компанияГде же вы делали? Адрес сарая дают и там они делалиЧто им темно им всё равно /в военном ещё одетые/Ладно что стол из ореха. красный ореховыйВыше же стул он из ореха. красный ореховыйими поставлен и так стоит как поставлен военными ныне слепцамиВыше ещё один взобрался из них и сидит слепой пятыйМолча сидит и молчит даже если его окликаюттак оно всё обстоит.стол.на нём стулА на стуле слепой молчаливый.
«Спокойно еду поездом мерным в время иное…»
Спокойно еду поездом мерным в время иноеСпокойно вижу лежит на песке речном какой-тоИ обращаясь к нему за дорогой вдруг узнаю яЧто это я сам – вольное солнце давно обнявшийВокруг разместились пески и речка толпитсяНет ничего чтоб смутило лежащего чем-тоДлинные волосы и лицо птицы красивойЯ не покидаю говорит этого местаДесять лет он лежит уже так под солнцемНе буду мешать ему – пусть он лежит навечно
«Как шумит узловатое море…»
Как шумит узловатое мореКак застелена криво скатертьИ закуски на ней посохлив ожидании нас на ужинОн всего вам всего приготовилОн и каперсов вам и сыруИ такого хорошего мясаИ вина… а вас нет и нетОн сидит… и спиною в стул давитЭтим он напряжение гонитИ один он бокал наливаетто и дело себе… пьёт быстроТак он ждал так оделся блестящеХоть и каждый день ходит блестящеВоротник его плещет в лицо емуи красивым его объявляетИ ходил уже он дожидаясьИ сидел уже он… вновь бегалНа дорогу ведущую к морюбрал глаза он под козырёкНо как будто кто-то по лестницеПодымается… скрип ступенекВесь натянут… открылись двериВходит старый приятель ФролУ него тут глаза помутились…
«В ответ глазам твоим…»
В ответ глазам твоимНа вопрос глаз твоихя сказал: «А-а-а»В ответ мне всемуТы сказала губами: «Бэ-э-э»извернулась всем телом влевоипротянула мне солёную килькулевою длинной рукойприоткрыв приветливо рот
«Солнечный день. Беломрамор…»
Солнечный день. БеломраморСкованные мягкие волныКруглые горные породыВсё время выходят из волнСолнечный день. БеломраморКости коленей… Кости коленей…Кости локтей… Кости лба…Всё нагревает солнце…
«Родился и рос Бенедиктов…»
Родился и рос БенедиктовВолен он был в поступкахМог что хотел делатьНо ничего не делалЛишь только он спал в постелиИ щёлкал на чёрных счетахУмер затем БенедиктовДетей больших он оставил
«О Вы кто некогда бывал…»
О Вы кто некогда бывалИ также ехал в поездах!О Коркиной Литовцеве и БрянскойКоторые проехали давноПо этой по железной по дорогеЯ знал и вспоминал о них!О Норкине который без вести пропалПоехав этим поездом по этой веткеГод одна тыща девятьсот десятыйЯ тоже знал он в синем сюртуке былИ в сетках чемоданы цвета синьЯ также вспоминал в поля глядяНа пыльную траву мелькающуюЧто тут когда-то ехала БезумцеваКак будто она тоже отдыхающаяА с нею компаньон её – ты КипарисовС бородкой рыженький и задушевныйИ вы вели глухие разговорыЯ помню вас на поезде поехавО милые о милые мои!
Стул
Совместно с Петровым жил стулБок о бок всю жизнь день и новьСпина о спину опиралисьСовместно старились и сгиналисьОднако Петров – он раньшеЕщё в декабре он умерА стул лишь через три годаВынес в чулан сын ПетроваТам стул постепенно доумерВ феврале он сожжён был в печкеВ период больших морозов.
«Дали туманные груди тревожные…»
Дали туманные груди тревожныеКрики синичные о солнце-ватникеНету работы у ЛебедяткинаБросил работку – живёт у КрасоткинойХлеб едят с маслом картошку сырыВ постели лежат не выходят в дворыЖизнь иха тянется между собойи не оглянутся худы собойЧто им правительство что им погодаМарт уж в разгаре Любовь их уютнаяКушать соседка им носит за денежкиВсё ещё есть они. Кончатся. глянут тогдавидно там будет а ныне вдвоёмЛежат удивительно чудноих бледные лица из-под одеяла…
«На металлическом подносе…»
На металлическом подносеЛежат мои бывшие волосы– Я теперь не имею кудрей– Ты теперь не имеешь волос– О спасибо посыпьте меня!..– На здоровье посыпан уж ты– Так посыпьте меня посильнейбелой пудрой…– Уж ты изменён… этой пудройникто не узнать…– Измените меня совсем!– Ты и так уже вовсе не ты…
«О любовник охваченный некоторым жаром…»
О любовник охваченный некоторым жаромхватает даже зубами грудь любовницыОсень стоит и их липкая комнататени зелёных и жёлтых растенийв себе поселилаИ как это мне страннои как я это люблюзнать про двух людейкоторые равны нулю!..
«Без возврата и воды текут и хозяева блекнут…»
Без возврата и воды текут и хозяева блекнутБез умоления на этой земле заявляются вёсны и зимыПроходно… помню ли я множество снегаИли же проходно… помню я листьев стога и тонныВ горизонте моего глазового углаВижу я один-единственный лист трупО лист труп началися дожди началисяО лист труп опять перестановка опять переставляют…Что же это… перчатки и шляпа… перчатки и шляпатолько на столике и больше ничего… только этоА где же овраг и белое платье еврейской любимойсколопендры укус эта осень… и только… и только.