Полнолуние для магистра
Шрифт:
Профессор с удовольствием отхлебнул крепкий терпкий напиток, сдобренный сливками. Потянулся за сахарницей, с удивлением глянув на печенье в плетёной сухарнице.
— Даже представить не мог, что старина Джейкоб настолько запаслив. Кстати, дружище Эрдман, а вы неплохо управляетесь со спиртовкой! Да и чай завариваете, что надо, даже мне, привереде, не к чему придраться… Студенческая наука, а?
Молодой человек смущённо засмеялся.
— Что вы, профессор! Пока я учился, каждый пенни откладывал на книги; не до чая было. Иногда баловал себя, но китайским, а его с цейлонским не сравнить… Это же, кстати, не мистера Джейкоба запасы; это ваша супруга иногда подъезжает пораньше, не к шести вечера, а к половине шестого, и оставляет для вас с ним гостинцы.
Элайджа Диккенс озадаченно уставился на печенье. То-то оно показалось ему знакомым! Точно, выпечка Мери-Энн, их кухарки!
Голос его дрогнул.
— И давно… моя супруга так меня опекает?
— По словам мистера Джейкоба, уже третий год: с тех пор, как вы сменили Чаринг Кросский госпиталь на этот, и у вас не стало времени толком обедать дома.
— Гм…
Профессор мучительно покраснел.
— Просто вы всегда очень заняты, мистер Диккенс, — тактично добавил Захария. — У вас всегда столько сложных и интересных пациентов, и каждого вы курируете. К тому же ваш последний труд… Это же колоссальное исследование, оно отнимает столько сил!
Он смешался и умолк. Профессор с досадой крякнул.
— Да не занят я настолько, а чересчур рассеян, чего уж там. Гм… Однако вы не сказали, где так ловко научились работать со спиртовкой и заваривать чай? Спрашиваю не из праздного любопытства. Через год-другой хочу отправить своих оболтусов на пробное обучение в Орден, а моя супруга уже извелась: обойдутся ли мальчики без прислуги? Там ведь говорят, спартанские условия, при Ордене Змеи и Чаши, далеко не пансион; конечно, и не казармы, но всё рассчитано на полную самостоятельность в быту. Это, видите ли, дополнение к системе обучения. Призвано воспитать в будущих учениках навыки принятия решений, умения обходиться тем, что имеют, и… Хотя мне порой кажется, что таким образом искусственно отсевают лишних. Знаете, далеко не каждый желающий попасть в Орден следует своему призванию; статус Магистра, даже младшего, стал нынче престижным, и многие аристократы со связями пытаются пристроить своих чад, даже бездарей… А при новой системе сразу ясно, кому действительно дорого целительское дело. Я слышал, даже самые избалованные юнцы учились сами чистить себе обувь и одеваться по утрам. Но таких страстотерпцев среди нынешней «золотой молодёжи» единицы, большинство отсеиваются в первую же декаду. Вот миссис Диккенс и беспокоится: хватит ли у наших мальчиков сообразительности, не слишком ли мы их балуем? Над чем это вы смеётесь, юноша, позвольте спросить?
Усилием воли Захария Эрдман сдержал смех.
— Да вот… Слышал иногда, как ваша супруга отчитывает Дика и Майкла. Уживутся они в орденском общежитии, вот увидите. А спиртовкой пользоваться я их научу, пусть экспериментируют сейчас, а не в ордене.
— И всё же вы сами…
Захария пожал плечами:
— У меня, профессор, видите ли… очень большая семья. И не слишком… процветающая. Пока я подрос — жил то при одних братьях, то при других, чтобы не отягощать мать; помогал по хозяйству. Так что мне эта спиртовка не в диковинку. Я на ней мог и лепёшки испечь, и глазунью с беконом поджарить… когда было что жарить или печь. У нас, Эрдманов, хорошая жизненная школа.
— Э-э, юноша… — протянул мистер Диккенс. — Да вам нелегко пришлось!
— Не так уж и… Зато нас много. И на учёбу в Университете меня снарядили всей семьёй. — Он улыбнулся с затаённой гордостью. — Ведь у меня все братья уже служат, на жаловании; вот и помогли. Кстати, профессор, вы позволите? Я вот о чём хотел в связи с этим поговорить… Прошу прощения, я сейчас приду. У меня в приёмной на столе кое-какие бумаги, вам будет интересно взглянуть.
Донельзя заинтригованный, Элайджа Диккенс хотел было спросить у удаляющейся спины, а сколько же у него братьев, и какова вообще его дружная семья? Кто чем занимается? Но спохватился: кричать вслед было неучтиво, устроить дружеский допрос он ещё успеет. Если не забудет. Проклятая рассеянность!
Крепчайший ли чай был тому виной или беседа, отвлёкшая от недавних страшных событий, но он и сам не заметил, как подавленное настроение сменилось бодростью. И азартом. Кажется, практикант ему достался почти одного поля ягода с Джейкобом: сочетал незаурядные профессиональные качества с умением управляться с жизненными коллизиями, в которых порой сам профессор чувствовал себя абсолютно беспомощным. А уж находчив, смел! Взять, к примеру, случай, когда он, далеко не Геркулес, справился со взбесившимся Хасламом! Окажись на месте практиканта кто-то другой — скорее всего, поутру в палате нашли бы два трупа вместо одного…
Надо предложить ему место второго помощника. Точно.
Профессор ожил до такой степени, что даже появление магистра Нэша не выбило его из колеи. В конце концов, у каждого своя работа. И если уж случилось, что жизнь пациентки оказалась под угрозой — неважно, подселенка она или так и останется безымянной девушкой, роли не играет — долг врача и доброго христианина защитить её. Не отмахиваться, не прятать голову в песок подобно … э-э… этим странным африканским птицам, не умеющим летать; а признать проблему и взяться за её решение. Ибо неизвестный «хозяин» Джона Хаслама при своей беспринципности и, судя по всему, могуществу, может ещё натворить немало бед.
Значит, надо не кривиться при виде магистра, которому, кстати, судя по измождённому виду, тоже пришлось нелегко — а протянуть дружескую руку помощи. Взаимной.
Магистр молча кивнул, приветствуя хозяина кабинета, с лаконичным «Протокол, мистер Диккенс!» протянул папку, опустился в кресло напротив. Кинул выразительный взгляд на чайник с кипятком. Оценил наличие свободных чашек на подносе (вот умница Эрдман, предусмотрел!)
— Вы позволите? В прозекторской прохладно, хотелось бы согреть руки… Не беспокойтесь, я справлюсь сам.
Профессор машинально покивал, впившись глазами в текст. Тот уже не вызывал у него прежнего отторжения и мороза по коже.
— Значит, на девочку велась охота, а? Похоже на то…
— На девушку, сударь. С виду ей лет шестнадцать; но она может оказаться старше. Хрупкое телосложение и хроническое голодание не красят… В приоткрывшихся детских воспоминаниях фигурирует интересная деталь: рядом с детской кроваткой — клетка с птицей… Знаете, с какой?
Магистр наклонился вперёд.
— Со скроухом, профессор. С птенцом скроуха. Как правило, первые воспоминания человека — это двух- трёхлетний возраст. А последний скроух, зарегистрированный в королевской описи, покинул этот мир лет восемнадцать назад… Если даже этот птенец избежал регистрации — всплеск его магии, неизбежный при взрослении, непременно был бы замечен. Скорее всего, малыш так и не вырос. Но…
Профессор задумчиво сложил вместе кончики пальцев.
— Скроух… Поразительно. Неужели девочка из Говорящих?
— Во всяком случае, из Светлых, это уж точно.
— Но Говорящие… Они ведь исчезли вместе со скроухами, если не ошибаюсь? И если мисс Лика на самом деле…
— Нет, — жёстко ответил магистр.
Его ладонь хлопнула по столу, как бы припечатывая точку.
— Та девочка, за которой вели охоту, уникальная Светлая магиня, Говорящая с птицами, умерла, мистер Диккенс. Окончательно и бесповоротно. То, с чем мы имеем дело — воспоминания, моторика, память тела, оставшиеся в подкорке мозга. Безусловно, они помогут новой владелице тела освоиться в нашем мире, но, другой стороны, позже, если не притупятся — начнут мешать; поэтому наше дальнейшее отношение к мисс Лике должно выстраиваться не как к безымянной сиротке, а как к новой личности, волею судьбы притянутой в наш мир. Да, ей надо помочь вспомнить; но не прошлое преследуемой кем-то девочки, а своё прошлое, с иным грузом знаний, которые могут пригодиться нашему обществу. Вы меня поняли?