Половина моей души
Шрифт:
– Может быть, я ошибаюсь, - вновь голос в трубке стал каким-то жалобным и извиняющимся.
– Важно то, что меня в буквальном смысле тянет туда. Я очень сильно волнуюсь. Мне кажется, я должна бежать, спасать, хотя бы просто попасть туда как можно скорее. Знаешь, - она на секунду замолкла, подбирая правильное сравнение, - как если бы кто-то скинул дорогого тебе человека, не умеющего плавать, в глубокую реку. Мне сейчас очень, очень хочется нырнуть…
Пока она говорила, голос ее становился все более взволнованным, а в самом конце Алиса с тревогой услышала какой-то странный истерический вздох. Девушка всерьез
– Нет! – послышался резкий шепот в трубке.
– Все не совсем так! Я не схожу с ума! Это не кошмар, не галлюцинации. Я понимаю, что происходит. Я знаю, что происходит, - она с таким отчаянием произнесла слово «знаю», что Алиса просто не могла не поверить ей.
– Ладно, - девушка постаралась дышать глубже, чтобы успокоиться и что-нибудь придумать.
– Что ты предлагаешь?
– Надо туда попасть, - с готовностью ответила Полина.
– Но куда именно? – как можно более ровным голосом постаралась спросить Алиса.
– В лес.
– В лес, - глухо отозвалась Алиса.
– Ночью.
– Знаешь, что еще? – теперь голос Полины стал жутким.
– Нет, - ответила Алиса, вздохнув.
– Ты же у нас телепат.
– Я слышу голоса, - произнесла Полина, пропустив ее иронию мимо ушей.
Алиса хлопнула себя ладонью по лбу. Она не понимала, шутит ли подруга или говорит серьезно. Если шутит, то шутка эта очень, очень неудачная. Девушка попробовала выразить свои сомнения:
– Слушай, - сказала она медленно, постаравшись, чтобы ее голос прозвучал мягко, - если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты несешь бред, и положила бы трубку. Но я знаю тебя, поэтому очень волнуюсь от того, что ты говоришь.
– Я понимаю, - послышалось в трубке.
– Ты предлагаешь мне сейчас, посреди ночи, сорваться и ехать куда-то в лес, чтобы спасти или не спасти неизвестно кого?
– Я понимаю, - снова послышалось в трубке.
– Я знаю, что ты думаешь. Я же у вас телепат, - вернувшаяся иголочка иронии кольнула совесть Алисы.
– Но ты должна мне поверить. Голоса, которые я слышу, - это голоса Дины и Лады, - она сделала паузу, в которую Алиса вновь вся обратилась в слух, так как эта новость добавляла тревоги.
– Я не понимаю, что они говорят. Это просто тени их голосов, мысль об их голосах. И они перекрываются страшным рычанием.
Полина замолчала, и некоторое время в трубке царила тишина. Лишь спустя полминуты заговорила Алиса. Голос ее звучал уверенно и твердо, несмотря на то, что она говорила:
– Так, мне очень страшно от того, что ты говоришь, и от того, что, по твоему мнению, мы должны сделать. Правда, очень страшно. Я никогда не принимала подобных решений, но некоторое время назад я могла бы сказать то же самое и о полетах. Это невероятно, такое вряд ли бывает в реальности, но я намерена это сделать.
Продолжая держать трубку у уха, она встала и подошла к окну.
– Я, наверное, тоже сошла с ума, как и ты, но серьезно собираюсь лететь к тебе, - она посмотрела на темное морозное небо.
– Надень как можно больше свитеров, но только не пуховик, не шубу… Что-нибудь полегче. Я понесу тебя, это должно у меня получиться. Ты укажешь дорогу.
Она замолчала, ожидая реакции подруги. Несколько секунд в трубке слышалось лишь тихое дыхание, затем Полина произнесла одно лишь слово:
– Поняла.
– Скоро буду, - ответила Алиса и отключилась.
Экран погас, и девушка осталась в темноте. И только теперь, стоя одна перед темным окном, выходящим в ночной морозный двор, поняла, как ей на самом деле страшно. Страшно от собственного решения, страшно, потому что она сомневается, справится ли. Страшно, потому что совершенно неизвестно.
В какое-то мгновение ей даже захотелось позвонить Полине и отказаться от всего этого, накричать на нее, сказать, что все это глупости, посоветовать лечь спать и не думать ни о чем таком, но… Но она верила подруге. Просто не могла не верить. Еще ее тревожило то, что все это как-то связано с Ладой и Диной, что они могут быть в беде или им просто требуется помощь. А еще… А еще где-то в глубине своего сознания она явно ощущала, что ей чем-то нравится все это. Это похоже на кино: опасность, приключения, неизведанное, магия. И она героиня этого кино. А герои поступают именно так: действуют там, где этого требует сюжет.
«Боже мой, - подумала она про себя, - Я не в своем уме…»
И тут же из глубины памяти, откуда-то из детства, всплыли в ее голове слова Чеширского кота, сказанные той маленькой Алисе, сказки о которой она любит до сих пор: «Ничего не поделаешь. Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я!»
– Ничего не поделаешь, - она слегка улыбнулась сама себе и принялась тихо, но быстро одеваться.
Колготки, лосины, джинсы, майка, футболка, водолазка, толстовка с воротником, кофта на пуговицах, ветровка и жилет. Шапка. Перчатки и варежки. Три пары носков. Алиса все еще сомневалась, что всего этого хватит. Конечно, днем на улице был мягкий морозец, температура не опускалась меньше минус десяти, но сейчас ночь, лететь им предстоит куда-то за город и неизвестно, как долго. Мерзнуть нельзя. Тем более с ее нежной кожей, которая трескается от легкого дуновения ветерка, а тут такое!
В шерстяных носках она тихо, как кошка, прокралась по темному коридору к двери. Комнаты родителей и брата находились в дальнем конце квартиры, двери в них были закрыты, но все равно следовало быть осторожной. Слишком много пришлось бы объяснять, если бы кто-то из них выглянул сейчас в коридор. Поэтому девушка двигалась, широко расставив руки, чтобы не шуршала ткань ветровки, и слух у нее сейчас был напряжен так, что она, кажется, даже слышала, как брат сопит во сне. Сердце ухало в груди громче всех остальных звуков. Алиса понимала, что, кроме нее, его никто не слышит, но не могла отделаться от впечатления, что это может разбудить родных.
Наконец девушка добралась до двери, как можно тише натянула на ноги широкие угги и, медленно открыв замок, выбралась в подъезд. Так же медленно она закрыла дверь на ключ, затем постояла немного, прислушиваясь и, не уловив ничего подозрительного, начала спускаться по лестнице.
На улице она огляделась. Двор был тих и пуст. Лишь где-то вдали, на главной улице, слышалось редкое шуршание шин по асфальту. Четыре одиноких фонаря – по одному на каждой стороне двора – освещали площадку по периметру, оставляя мрачные тени в углах домов.