Половина собаки
Шрифт:
— Тихо! Леди, тубо! — приказал я.
Кем бы ни были прибывшие, нам следовало сохранять свою конспирацию. Если бы уборщица Реэт нас заметила, она наверняка прогнала бы нас из школы. Впрочем, и без нее пора подаваться отсюда прочь. Пустота в желудке давала себя знать уже очень сильно, и запах краски стал надоедать…
Внизу стукнула дверь. Послышался низкий мужской голос. Я пошел на цыпочках в зал и прислушался. От двери зала можно было уже различать и слова мужчины:
— …а прежде всего, женушка, ты организуешь нам легкий ужин: икра, фаршированные яйца и ломтики ветчины… хм, ха-ха-ха! — Незнакомец расхохотался. — Да ты что? Больше шуток не понимаешь? Надо же! За два года так отупеть! Ну разбей на сковородку десяток яиц — и все!
Уборщица что-то пробормотала, я не разобрал. Меня охватила горячая радость, что я никуда не сообщил по телефону про «похищение»: ясно же, верзила с грохочущим голосом — муж уборщицы.
— Собственно, сперва надо было бы осмотреть дом. Кто знает, а вдруг нас из-за
— Кто знает, да, — сказал другой мужской голос, немного повыше, словно бы злым тоном.
Послышались шаги двух человек, поднимающихся по лестнице.
— Я же сказала вам: никого тут нет! — крикнула уборщица.
— Чего яришься, подруга жизни?
Мужчины стали спускаться обратно.
— Да-а, и чего только на этом свете не бывает! — продолжал тот, кто говорил басом. — Если бы два года назад мне кто-нибудь сказал, что наша Эллочка-жизнелюбка, наша шустрая Реэточка заделается школьной нянечкой — я бы такому зубы вбил в глотку! И весь разговор! Да я ушам своим не поверил, когда услышал теперь, что моя курочка домашняя, моя острая на язычок розочка буфетная покинула город и так убирает в деревенской школе, аж посинела! Уж каких только страданий и мук я не перетерпел, но это известие меня чуть не доконало!
Мужчины засмеялись.
Тот, кто говорил басом, конечно, шутил, но в его тоне был какой-то угрожающий оттенок, нечто такое, что напоминало кошку, играющую с мышкой, прежде чем ее съесть. Похоже, эта встреча уборщицы Реэт с мужчиной, называвшим ее женушкой, не слишком радостное событие.
— Что ты уставилась на меня, как солдат на вшу? Письмо мое получила? Получила! Знала же, что твой хозяин и повелитель приедет голый, как пуговица, ему потребуется одежда, пища и немножко женской нежности. Школьная нянечка! — сказал с презрением басовитый мужчина.
— Это ты уже говорил! — запротестовала уборщица Реэт.
— Цыц! — приказал бас. — Баба должна знать свое место! Яйца на сковороду и бутылку на стол!
Уборщица пробормотала что-то в ответ, затем из кухни стали доноситься вкусные запахи плавящегося сливочного масла, поджариваемой яичницы… Леди сглотнула — ясное дело, у нее же это пресловутое верхнее обоняние, она наверняка чует запахи из кухни гораздо сильнее меня и поэтому небось гораздо сильнее чувствует голод, до боли в животе. Я подумал: а что случилось бы, если я вместе с сеттером заявился в кухню и попросил для себя и собаки по куску хлеба с яичницей? Ведь за спрос, как говорится, по губам не бьют. Но тут же засомневался: мужчина, столь грубо толкающий свою жену в машину после двухлетней разлуки, чужому-то может запросто врезать. Я и подумал, что самым разумным в данный момент было бы побежать к отцу Пилле — директору школы и рассказать, какие гости расположились тут в то самое время, когда все двери не заперты. Чего доброго, еще устроят вечеринку, разгуляются, сломают такие дорогие граммофон и аккордеон, который стоит в футляре под столом в музыкальном классе. В сторону Пилле я бы и не посмотрел, а если именно она, случись, открыла бы мне дверь, я сказал бы: «Пришел к твоему отцу как к директору!» А Леди? Леди я взял бы с собой. Если другое не поможет, рассказал бы, что Каупо хочет продать ее в рабство, в квартиру с импортной мебелью, и я прошу временного убежища для собаки на свободной территории у директора школы. И как это все не пришло мне в голову раньше! Я услышал, что кто-то вроде бы очень тихо поднимается по лестнице и затем открывает дверь учительской, находящейся напротив зала. Но сколько я ни прислушивался — стояла полнейшая тишина, и я решил, что уже стал слышать несуществующие звуки и шаги, до того были напряжены мои нервы. Подождав еще немного, чтобы мужчины успели усесться за стол и принялись за еду, мы с Леди прокрались очень конспиративно через зал и еще конспиративнее вниз по лестнице. В коридоре у меня возникла безумно рисковая мысль: что было бы, если не выходить из парадного подъезда, а прокрасться к маленькой боковой двери, той, из которой пустилась сегодня в путь, с чемоданом уборщица Реэт? Конечно, в этом случае риск был очень велик: в любой миг мужчины могли выйти из кухни, и тогда бы я попался. Но мне ужасно хотелось узнать, что они замышляют и что на самом деле представляет собой эта наша новая уборщица. Толстый мужик произнес какие-то странные названия «Эллочка-жизнелюбка» и «Буфетная розочка», но эти названия, по-моему, совсем не подходили спокойной и даже туповатой уборщице Реэт. И еще, почему она два года не виделась со своим мужем? И почему мужа «чуть не доконало» то, что она стала школьной нянечкой? Известно, конечно: подслушивать под дверью нехорошо, но если тебя одолевает неудержимое любопытство узнать кое-какие вещи, то можно чуть-чуть, немножечко, и постоять за чужой дверью. Я оправдывал себя, думая, что в конце-то концов это наша школьная кухня, а в «Правилах поведения школьника» нет такого пункта, что ученик обязан подавлять в себе любопытство и не должен никогда стоять под дверью школьной кухни. Никогда ничего не говорилось об этом ни на классном часе, ни в учебниках. Поэтому я не нарушил ни одного закона, когда стоял затаив дыхание и прислушивался к доносившимся из кухни позвякиванию посуды и чавканью. Это они там как раз нарушали правила поведения: разве порядочный человек чавкает, когда ест? Не чавкает! Конечно, никакая милиция не заберет человека за то, что он чавкает…
— Между нами говоря, Реэт, я считал тебя лучше, чем есть, — сказал мужчина, не переставая чавкать. — Нечего хныкать — я все знаю! Даже то, что ты таскалась к адвокату выяснять, как можно оформить со мной развод. Да другой за такое убил бы! Скажи спасибо, что у меня сердце жалостливое!
— Жалостливое, как же! — всхлипывала женщина. — С жалостливыми сердцами за решетку не попадают!
— Не тебе бы это говорить! — крикнул мужчина и чем-то звонко стукнул по столу. — Да я тебя одевал, как графиню! Водил по самым роскошным ресторанам! А ну, не делай невинный вид — знала ты, знала, откуда у меня деньги! Сама-то ты в своем буфете что проделывала? И разве не Реэт Соова ходила по квартирам от двери к двери, торгуя замечательным украинским медом? Что? Может, это английская королева ходила? Или за тебя ходила Софи Лорен?
— Откуда мне было знать, что в тех банках на самом деле была вода с сиропом! — оправдывалась женщина.
— Да-да, ты только вчера родилась! И где же твоя благодарность? Муж из-за тебя страдает, а ты ему за два года только два письма написала, даже новогодней открытки не прислала, дня рождения не вспомнила, не говоря уже о том, чтобы посылочку организовать.
— У меня же денег не было, — оправдывалась женщина. — Все забрали, когда тебя посадили!
— «У меня денег не было»! — передразнил мужчина. — На дереве они растут, что ли, деньги-то? Деньги надо делать, детка! Надо уметь жить! Вот и поступила бы туда, где деньги крутятся! А ты? Заделалась школьной уборщицей! Скажи мне, голубушка, тут-то чем можно разжиться? Мелом, что ли? Ха-ха-ха! Нажремся мела, голоса станут тоненькими, и пойдем канючить под дверью: «Впустите, детишки, ваша мама пришла, каждому что-то принесла!» Что ты дурака валяешь, нанялась хотя бы в поварихи, на продуктах можно было бы разжиться немного…
— Ешь уж! — всхлипнула женщина.
— Ты несешь такую чушь, что у меня аппетит пропадает!
— Неужели ты не можешь начать новую жизнь…
Стул скрипнул.
— Новую! Ха-ха-ха! Как раз я и хочу начать новую жизнь, да вот так, с чем ее начнешь? Отнесем эти зазубренные ножи-вилки в комиссионный магазин, что ли? Или ты со своей зарплаты уборщицы скопила тысчонку-другую?
Я сжимал рукой пасть Леди, чтобы она не залаяла на громкий злой голос. Леди терпеть не может ругани и крика не выносит. Сама она понимает все и тогда, когда с нею говорят тихо, поэтому до нее не доходит, почему некоторые так повышают голос.
— Глянь-ка, Март, что я нашел! — крикнул вдруг кто-то у меня за спиной.
Я и вздрогнуть не успел, как чья-то рука впилась в мое плечо так сильно, будто железными когтями.
— Мальчик, что ты тут делаешь? Кто тебя сюда послал?
Злые черные глазки целились в меня с узкого высокоскулого лица. Леди залаяла.
11
Сразу же открылась дверь кухни, и передо мною оказался человек, голос которого мне был уже знаком. У него было большое лицо, длинная верхняя губа, широкий рот и мешки под глазами. Он чем-то напоминал сенбернара, но в глазах с красными веками не было той снисходительной доброты, с которой большая породистая собака смотрит на людей. Из рукавов вылинявшей голубой рубашки росли две толстые руки, густо покрытые светлыми волосками, и на правой руке синела татуировка: пробитое стрелой сердце и надпись: LOVE ME!
Верзила смотрел на меня (когтистая рука другого мужчины сжимала мне плечо все больнее), смотрел на сеттера, прыгающего и лающего вокруг моего захватчика, и вдруг рассмеялся.
— Мха-ха-ха-а! Реэт, поди сюда! К тебе гости — маленький кавалер с собакой! Здравствуй, маленький Иллимар! [5] — Он протянул мне свою руку с «LOVE ME!».
Конечно, было бы честнее и правильнее всего не заметить руки, но попробуй изображать героя, когда другой взрослый так впился тебе в плечо, что вот-вот оторвет кусок кожи! Татуированный больно сжал мою руку, но не это заставило меня покраснеть, только говоря «Здравствуйте!», я пустил петуха. Бывает, у меня весь день нормальный человеческий голос, но иногда из моего горла вырывается звук, похожий на скрип или воронье карканье. Давно пора медицине поставить дело так, чтобы голос менялся сразу и во сие, ложишься спать с одним голосом, а просыпаешься с другим.
5
Маленький Иллимар — герой одноименной детской книги классика эстонской литературы Фридеберта Тугласа (1886–1971).