Половина земного пути (сборник)
Шрифт:
— Однако, прошу заметить, ты сейчас приехала не просто в Москву, не куда-то, а именно ко мне. Могу я узнать — с какой стати?
Получилось жестко, но Татьяна действительно не понимала. Да, она действительно всегда сочувствовала печальной, запуганной Анаит Айрапетян. Но не до такой же степени, чтобы принимать ту глубокой ночью у себя дома. И уж тем более Таня не готова была скрывать ее от милиции.
А Анаит еще и усугубила. Пробормотала:
— Ну, я, знаешь, как думала? Вроде нас обеих в убийстве обвиняют. В том, чего мы не совершали. Получается, мы подруги
Таня молчала. Лично ей подобная подруга была абсолютно не нужна.
Анаит закончила свою мысль:
— Ведь у вас, в Москве, все связи решают. Я здесь вообще никто, а у тебя, ты однажды сама сказала, отчим — большой человек. Полковник ФСБ.
Садовникова мысленно обругала себя самыми последними словами. Ну что же у нее за характер такой! Совсем язык за зубами держать не может! Нашла перед кем хвастаться! Перед маникюршей! Вот и получай теперь.
— Ты, Анаит, забываешь одну вещь, — задумчиво произнесла Татьяна. — Это ведь мой отчим, и помогать он будет — мне. А ты-то здесь каким боком?
Совсем грубо вышло, но с этими провинциалами, похоже, иначе нельзя.
Ожидала в ответ слез или, по меньшей мере, мольбы, однако Анаит осталась спокойной, на удивление. Пожала плечами и с достоинством произнесла:
— А я и не прошу, чтобы мне помогали. Просто у меня информация есть по убийству… Как вы, москвичи, говорите, абсолютный эксклюзив. И, чтобы ею распорядиться, нужен ум. И осторожность. И возможности немалые. Вот я и вспомнила про твоего отчима. А заодно, решила, и тебе помогу…
— И сколько ты хочешь за свою информацию? — подняла бровь Татьяна.
— Ты не поняла, — покачала головой Анаит и отчего-то взглянула на Садовникову с сожалением. — Я вовсе не собираюсь эту информацию продавать. Я просто хотела отдать ее в руки… серьезным и доброжелательным людям. Доброжелательным, в том числе, по отношению ко мне.
— Интересный ты человек, Анаит! — попыталась разрядить обстановку Садовникова.
— И чем же? — улыбнулась в ответ Айрапетян.
— Ну, хотя бы тем, что маникюрши так не говорят.
— А я по основной профессии не маникюрша, а филолог, — напомнила девушка. — У меня образование высшее. — И быстро сориентировалась: — Поэтому… Насчет моей информации… Если она поможет, ты меня, вместо платы, в свое агентство возьмешь. Хотя бы волонтером, без зарплаты.
На бесплатное волонтерство в наше меркантильное время желающих почти нет, поэтому Татьяна с легкостью пообещала:
— Договорились. Ну, выкладывай свой эксклюзив.
— Сейчас.
Анаит вышла в коридор, где оставила сумочку. Внесла ее в кухню. Расстегнула «молнию» — и триумфально выложила на стол целлофановый пакет. В нем лежало что-то грязно-бурое. Таня потянулась открыть.
— Нет-нет, ни в коем случае! — остановила ее Анаит.
Танина рука замерла. А Анаит попросила:
— Слушай, а можно еще коньячку?
«Да ты вполне освоилась в моей квартире!» — досадливо подумала Садовникова. Однако коньяку налила.
На самом деле, пока Анаит ждала на улице Полину, случилось еще кое-что.
Салон красоты располагался совсем рядом с метро «Третьяковская», во дворе дома, в выведенной из жилого фонда квартире с отдельным входом. Место, конечно, модное, почти рядом с Кремлем, однако домишко весь облупленный. А лавочка, на которой коротала время Анаит, и вовсе дико неудобная, колченогая. Анаит честно пыталась искать вакансии в «Работе и зарплате», но сидеть было жестко, сразу же затекла спина, да и все-таки зима на улице, прохладно. Поэтому она то и дело вставала размяться, прогуливалась по двору.
Девушка как раз отошла метров на десять от входа, когда услышала: дверь салона хлопнула. Анаит обернулась на звук: неужели Полина? Однако то была совершенно незнакомая женщина. И из салона она не выходила, а, наоборот, входила внутрь. Причем появилась не с улицы, откуда все, а из глубины двора. «Клиентка, наверно, — мелькнуло у Анаит. — Поставила машину где-то во дворах, оттуда и идет. В Москве ведь с парковкой проблемы…»
Анаит обрадовалась. Хотя и понимала, что встреча с Полиной неизбежна, но интуитивно хотела ее оттянуть. Проводила незнакомку глазами и вновь уткнулась в журнал вакансий. Но просидела над ним от силы десять минут, когда дверь салона вновь хлопнула. Вот интересно, отметила Анаит: та же высокая худая женщина. Но когда это клиентки заходили в салон всего лишь на несколько минут? И почему у незнакомки такое перевернутое лицо и губы трясутся?.. И по двору женщина кинулась чуть не бегом.
Повинуясь какому-то инстинкту, Анаит поспешила за ней. Дамочка действительно спешила к своей машине. То был несолидный, по меркам серьезных людей, «Гетц». Анаит проводила смешной автомобильчик взглядом, зачем-то запомнила номер… а потом увидела кое-что еще. Рядом с местом, где только что стояла машина, валялось что-то красное.
Анаит приблизилась к предмету, подняла — и вздрогнула. Это была обычная одноразовая салфетка. Только пропитанная кровью.
Анаит опешила, инстинктивно отшвырнула страшную находку… И в этот момент услышала вой милицейских сирен.
К салону на полной скорости подлетела машина с мигалкой. Из нее выскочили люди в форме…
Анаит вновь подняла салфетку — и бросилась прочь.
…Имелось у Татьяны огромное искушение: самой найти женщину, о которой рассказала Анаит. Явно отыскать будет легко: пробить по гаишной базе данные «Гетца», узнать адрес, нагрянуть домой, продемонстрировать злополучную салфетку, пригрозить… Но девушка вспомнила слово, данное отчиму («Сидеть тихо, никуда не лезть!»), и от искушения удержалась. К тому же, несмотря на складный рассказ Анаит, Таня не до конца верила маникюрше. Ведь вполне могло быть, что Полину убила именно она, а загадочную женщину на «Гетце» выдумала, чтобы отвести от себя подозрения.
Однако, когда на следующий день отчим пригласил Таню на обед, он сказал:
— И эту девочку, Анаит, с собой приводи.
Из чего Таня сделала вывод, что маникюрша, скорее всего, невиновна.
И вот теперь обе сидели в крошечной квартирке отчима. Только что был съеден борщ, и баварские колбаски в горчичном соусе, и яблочный штрудель. (Анаит, хотя и худышка, кушала больше всех — видно, на питании экономила, а тут кормили бесплатно.)
А едва покончили с едой, Валерий Петрович закурил неизменный «Опал» и произнес: