Польская фэнтези (сборник)
Шрифт:
2
Художник вышел из палатки и вздохнул полной грудью. Поднималось солнце, над бескрайними, казалось, вересковьями висела легчайшая, как пух, утренняя дымка. Картина была настолько притягательной, что художник, не теряя ни минуты, растянул полотно на станке и принялся набрасывать эскиз. Он так увлекся работой, что не заметил двух всадников, приближавшихся с севера, со стороны замка Кальтерн. Увидел их, только когда стук копыт развеял тишину. Судя по «Безглавому орлу» — гербу на накидках всадников, — это были люди графа Мортена.
Замок Кальтерн пользовался дурной славой. Граф Мортен
128
Энергумен ( старинное)— опутанный дьявольскими чарами, подданный злого духа. С древнегреческого: являющийся объектом воздействия. — Примеч. пер.
Наездники осадили лошадей в неполных десяти шагах от художника.
— Приветствую вас, господин, — проговорил старший по возрасту и, вероятно, по положению. — Недурная картинка.
— Ах, это всего лишь аbоzzо. — Художник пытался скрыть страх за развязностью.
— Э?
— Аbоzzо, эскиз, набросок картины.
— Похоже, будет красиво, — вставил молодой, чье лицо было покрыто рубцами.
— Я рисую по поручению князя Сорма и нахожусь под защитой его княжеской милости, — на всякий случай решил раскрыть свой статус художник.
— Вы, господин, находитесь на землях графа Мортена.
— О, уверен, граф не имел бы ничего против...
— Граф... приглашает вас, господин, в замок Кальтерн, — прервал художника старший из наездников.
— Но откуда графу Мортену было знать, что сейчас я нахожусь именно здесь?
— Граф не знал, господин. Граф — человек очень гостеприимный и приглашает к себе всех путешественников, оказавшихся на его землях. Как ни странно, но до сих пор никто еще не отказывал нашему господину.
Художник почувствовал, как у него вспотели руки. Очень плохая примета в художественном ремесле. Он глянул на север, где вдали, почти на самом горизонте, возвышалась угрюмая глыба замка Кальтерн.
Предчувствия у него были скверные.
3
Одинокая каменная башня вздымалась высоко над стенами замка. Если верить жутким легендам, то в таких именно башнях обычно содержали строптивых и красивых принцесс, которых затем спасали из узилища гордые, храбрые, бравые, жаждущие богатства и славы парвеню. Художник, к сожалению, не мог рассчитывать на подобную благосклонность судьбы. Проходила неделя за неделей, а он все еще пребывал в неволе.
В комнате под крышей башни безраздельно царила влажность, а художник многие годы страдал ревматизмом. Суставы ему выворачивала боль, а душу — одиночество. Аишь узкое окно в комнате выходило на юг, прямо на вересковья. Художник глядел на бескрайнюю равнину и страдал.
Неподалеку от окна, там, куда в полдень падал наиболее подходящий для работы свет, стоял подрамник с растянутым полотном. Художник не знал, чего от него ожидают. До сих пор граф Мортен не соблаговолил высказаться на сей счет. Правда, время от времени он заходил в комнату на башне, присаживался на лежанку и молча выслушивал мольбы, обиды и угрозы узника. Приходил он редко: подниматься по крутой лестнице ему было трудно.
Неожиданно скрипнул засов, заскрежетали петли. В комнату ступил граф Мортен собственной персоной. Он был таким же бледным, как растянутое на станке полотно.
— Приветствую тебя, мэтр, — сказал он.
— Господин... — Художник согнулся в глубоком поклоне. Настолько глубоком, насколько позволяли ревматические суставы.
Мортен подошел к окну, однако предварительно плотно окутался пурпурной пелериной. Темные тучи за прорезью окна быстро бежали по небу, словно куда-то спешили.
— Надеюсь, тебе не наскучило мое гостеприимство, мэтр? — Граф не отрывал глаз от затянутого тучами неба. Он подумал, что люди подобны тучам. Их тоже неустанно гонит какой-то ветер предназначения.
— Как может наскучить то, чего нет? Я сижу в этой затхлой, влажной норе много дней и...
— Действительно, здесь влажно, — буркнул граф. Он оторвал глаза от туч и взглянул на стены, покрытые толстым слоем плесени. Потом пожал плечами: — Климат такой.
— Я знаю свои права, господин...
— N'ecessitas non habet legem, мэтр. У необходимости нет закона.
В тот день граф был неразговорчив, и это неизвестно почему сильно обеспокоило художника.
— А знаешь ли ты, мэтр, что в действительности отличает человека от обычной скотины?
— Разум? — рискнул художник.
— Нет. Способность получать удовольствие от собственного страдания. От чужого, впрочем, тоже.
— Из этого следует, что я не человек.
— Это твое мнение, мэтр.
— Зачем ты все это мне говоришь, граф?
— Узнаешь. Узнаешь уже сегодня ночью.
— Я — уважаемый художник, господин! Я написал портрет супруги князя...
— И его любовницы, знаю. С той поры князь воспылал странной любовью к изящному. Ну и стал покровителем и меценатом твоего искусства. Однако не обольщайся, мэтр, думая, будто Сорм сделает что-либо, чтобы вытащить тебя из Кальтерна. Ты не настолько значительная персона, чтобы князь рискнул торговаться с таким сильным соседом, как я. Очень грустно знать, сколь часто любовь к искусству проигрывает выгоде.
— Я бы не был столь уверен...
— Замолчи. У моего терпения есть свои границы, как и у всего на этом свете. А кажется, группа юных недоумков проталкивает идею мира без границ... Глупцы. Однако, возвращаясь к тебе... мне наскучили твои дерзости. Не забывай — твоя жизнь и смерть в моих руках, хоть ты и не считаешь это для себя честью.
— Но чего ты, собственно, хочешь, господин? Что я должен для тебя написать?
— Уж конечно, не портрет моей любовницы. До чего же скучны бывают бездельничающие художники...