Польский детектив
Шрифт:
Однажды Маковскому негде было переночевать — он тогда скрывался, а все явочные квартиры были провалены. За несколько минут до комендантского часа он решился позвонить в дверь к своему другу, с которым не виделся со времени памятного разговора, когда тот отверг его предложение. Казимеж открыл дверь и, увидев Маковского, не высказал ни малейшего удивления.
— Заходи, — сказал он. — Надеюсь, ты у меня переночуешь? А может быть, поживешь какое-то время?
Тем не менее поначалу он старательно избегал политических тем. Зато после «чая» — а пили тогда воду, подкрашенную весьма странным экстрактом под названием «чаин» — ни с того ни с сего завел разговор о мосте на железной дороге,
— Я тебе об этом рассказываю, — подчеркнул Живецкий, — просто чтобы скоротать время.
Станислав Маковский представил план своему руководству. Он был принят; акция закончилась успешно. С тех пор прошло больше двадцати лет, но Казимеж Живецкий никогда не вспоминал о той вечерней беседе.
После войны Станислав Маковский пошел работать в милицию. Окончил курсы, потом офицерское училище и только спустя много лет продолжил юридическое образование на заочном отделении университета. Живецкий же сразу вернулся к своей философии, получил звание магистра. Уверенно поднимаясь по ступенькам научной карьеры, он в конце концов стал профессором того университета, где начинал учебу. Встречались они с Маковским сравнительно редко: самое большее три-четыре раза в год, но, странное дело, это еще больше укрепляло их дружбу. Поэтому не случайно в голову подполковнику пришла мысль поговорить о гнетущем его деле с профессором философии. Может быть, тот с его логическим умом что-нибудь подскажет?
Профессор Живецкий встретил друга так, словно они расстались вчера. Пригласил в комнату, сверху донизу заставленную книжными полками, усадил в удобное кресло, а сам вышел на кухню. Вернулся он оттуда с двумя чашками, кофейником, бутылкой коньяку и пузатыми рюмками, быстро и ловко расставил все на маленьком столике.
— Может быть, ты голоден! Не стесняйся, в холодильнике кое-что найдется.
— Нет, спасибо. А вот кофе выпью с удовольствием.
Кофе оказался очень крепким, от ароматного коньяка по жилам разлилось приятное тепло, что было очень кстати в этот морозный январский вечер. Профессор ни о чем не спрашивал, рассказывал студенческие анекдоты о преподавателях и вспоминал разные смешные случаи на экзаменах. Потом он замолчал, как бы давая знак другу, что можно начинать серьезный разговор.
— Мне бы хотелось, Казик, поговорить с тобой о нападениях, — довольно неудачно начал подполковник.
— О нападениях? Каких? — удивился Живецкий.
— Ну… До сих пор не раскрытых бандитских нападениях. Последнее произошло на Новогродской в 1969 году, в ноябре.
Профессор на минуту задумался.
— Кажется, я что-то краем уха слышал. Но не знаю никаких подробностей. Я не читаю бульварной прессы.
— Таковой в Польше вообще нет. Об этих нападениях, а в особенности последнем, писали все газеты, сообщалось по радио и телевидению.
— Вполне возможно, — согласился Живецкий. — Такие вещи меня не интересуют. В газетах я читаю только передовицы и политические обзоры. Сейчас весь мир буквально затоплен огромным количеством научной информации. Все свободное время я что-то конспектирую. А кроме того, доклады, лекции и прочие научные занятие. Читать газеты просто некогда. К тому же ты знаешь, меня такие истории никогда не интересовали.
— Жаль, — печально вздохнул Маковский, — я думал, ты в курсе и сможешь мне чем-нибудь помочь.
— Объясни, в чем дело. Подумаем вместе. Может, и придем к какому-нибудь результату. Позволь, я налью тебе еще кофе? — с этими словами профессор налил не только кофе, но и наполнил коньяком рюмки. Потом подошел к письменному столу, взял с него большой блокнот и, вынув из кармана авторучку, уселся в кресло напротив друга.
Подполковник начал рассказывать. Он сообщил все, что было известно милиции, начиная с убийства сержанта Стефана Калисяка темной дождливой ночью в октябре 1965 года. Живецкий слушал его, не перебивая. Иногда он что-то записывал, ставил какой-то значок или рисовал странные фигурки. Когда Маковский закончил, ученый еще долго не прерывал молчания.
— Ну что ж, — сказал он наконец. — Всякий человеческий поступок можно сравнить с математическим уравнением. Следствие — это просто решение уравнения с одним или большим числом неизвестных. В математике чудес не бывает. Уравнение можно решить, только располагая достаточным количеством данных. То же самое и со следствием. Вы не нашли преступников, поскольку располагаете очень незначительной информацией. Да и та, которая у вас есть, может быть ошибочной.
— Почему ошибочной?
— Возьми хотя бы описание внешности бандитов и те «словесные портреты», которыми вы так эффективно снабдили объявления о розыске. Насколько вы уверены, что они соответствуют действительности?
— Но ведь они основаны на показаниях свидетелей. Кое-кто был буквально в двух шагах от преступников. А некоторые даже с ними разговаривали.
— Ну да, — улыбнулся профессор. — В фильме «Пепел» исполняющий роль Наполеона актер страшно похож на великого императора, хотя в жизни ничем его не напоминает, даже ростом выше. Немного грима, соответствующий парик — и, можно сказать, Наполеон восстал из мертвых. Не забывай, что нет ничего легче, чем изменить черты лица.
— Ну, это мы учитываем.
— А я опасаюсь, — продолжал профессор, — что вы излишне поддались влиянию свидетелей и направили свои усилия на поиски людей, описанных очевидцами. Бандиты могли предполагать, что следствие примет такой оборот, и систематически, начиная с первого же ограбления, вводили вас в заблуждение.
— Хорошо, но ведь рост бандиты не могли изменить.
— Рост — нет. Однако путем переодевания или изменения облика могли ввести свидетелей в заблуждение. Ты ведь сам сказал минуту назад — и это подчеркнуто в объявлении о розыске — что один из преступников, блондин, «сутулится». А может быть, в повседневной жизни этот человек держится прямо?
— Значит, ты считаешь, что наши словесные портреты ничего не стоят?
— Этого я не сказал, но думаю, что грабители умело вас провели. И сделали это довольно легко, если среди них есть актер, или парикмахер, или любой человек, владеющий гримерным искусством.
— Актер? Почему?
— А почему бы и нет? Или театральный парикмахер. Вы ведь не знаете, из каких общественных слоев вербуются преступники. В одном словесном портрете подчеркнуто, что «кожа бледная», в другом — «кожа смуглая». Тут не нужно даже быть хорошим гримером. Достаточно немного пудры, чтобы приобрести одну их этих отличительных черт. Потом берется влажное полотенце, и через минуту цвет лица уже совсем другой. Светлые волосы тоже вызывают у меня серьезные сомнения. Женщины широко пользуются средствами для окраски волос, почему бы к ним не могли прибегнуть и бандиты? Я назвал тебе только два наиболее простых способа изменения внешности, а ведь есть еще и другие — например, парики и прочий театральный реквизит.