Польский детектив
Шрифт:
— Только не утром. По утрам он всегда ходил в тренировочном. Как-то даже сказал, что после таких прогулок и завтрак вкуснее кажется. Часов около семи случалось видеть коменданта, шедшего от станции в сторону отделения. Он всегда заглядывал на вокзал, когда приходили утренние электрички, проверял, не хулиганит ли кто. Вообще, у нас в Подлешной милиция больше всего следит за вокзалом. И правильно, там чаще всего случаются скандалы.
— Спасибо за информацию. Возможно, она поможет следствию. Завтра, когда разнесете молоко, загляните ко мне. Надо составить официальный протокол.
— Боюсь, что нет, пан майор. Рассказал все, что знал. Зайду обязательно, но только после восьми.
— Как вам удобнее. Я и сам, наверное, раньше восьми не вернусь из Варшавы.
Зборковский поклонился и вышел, а заведующая вернулась к гостю.
— Может быть, еще кофе, майор? — предложила она.
— Нет, спасибо. Кофе отличный, но одной чашки достаточно.
— Ну, как Стефанек? Узнали у него что-нибудь интересное?
— Пока трудно сказать, — осторожно ответил майор.
— Вы ужасно таинственны.
— Насколько я понимаю, вы и так все скоро узнаете. Большое спасибо за помощь в покупках и за кофе. Мне пора.
Майор попрощался с Нелисецкой и вернулся в отделение.
— Скажите, Михаляк, — спросил он, — у кого в Подлешной есть зеленый «фиат»?
— Только у доктора Воркуцкого, — ответил сержант. — Он купил его в прошлом году.
6
Поиски на ощупь
Прошло несколько дней. Неваровный каждый вечер бывал в кафе «Марысенька», где к нему уже привыкли и считали постоянным клиентом. Майор охотно рассказывал, что он человек одинокий, а теперь судьба забросила его в Подлешную, где нет никого из знакомых. Хозяйка кафе, пани Мария Ковальская, всегда приветствовала гостя любезной улыбкой, а иногда и подсаживалась к его столику. Остальные завсегдатаи обычно ограничивались поклоном или несколькими вежливыми фразами. Можно было сказать, что местное «высшее общество» еще не приняло нового коменданта как своего, но уже мирилось с его присутствием.
Однако в разговоре никто не упоминал об убийстве старшего сержанта Квасковяка. Один лишь раз доктор Воркуцкий сообщил Неваровному, что Общество друзей Подлешной решило установить на могиле бывшего коменданта гранитный памятник. Поначалу, как пояснил председатель Общества, он думал, что это единственная возможность помочь вдове, но потом обнаружилось, что сбор средств в пользу семьи погибшего дал неожиданный результат. Неваровный просто поразился, когда доктор назвал ему сумму. Поскольку майор знал, что пани Квасковяк получила хорошую работу в Рушкове, он больше не беспокоился о судьбе семьи убитого.
Иногда майора просили о той или иной услуге, о вмешательстве с целью ускорения какого-то дела. Майор никогда не отказывался помочь, хотя это не всегда входило в его прямые обязанности. Просто он считал, что таким путем легче и быстрее войдет в местное общество. Все эти люди, в этом майор не сомневался, внимательно следят за каждым его шагом.
Чем больше Неваровный думал о совершенном преступлении, тем больше укреплялся во мнении, что оно имеет связь с местным «избранным обществом». И если большинство его представителей ничего не знают об убийце, то наверняка были и такие, кто мог бы подсказать, где искать преступника и каковы мотивы преступления.
Капитан Левандовский не разделял мнения старшего коллеги. Молодой офицер с огромной энергией искал убийцу среди местных хулиганов и лиц, которым Квасковяк так или иначе насолил. Сотрудники Левандовского периодически появлялись в соседних деревнях. Для самогонщиков наступили тяжелые времена. Каждому из них приходилось доказывать свое алиби. Папки с материалами следствия занимали уже целый шкаф, и протоколов с каждым днем становилось все больше и больше.
Поиски Романа Вятковского по кличке Черный Ромек велись по всей Польше, но пока безрезультатно. И сам он, и его дружки бесследно исчезли. Левандовский был твердо уверен, что поимка этого парня явится поворотным моментом следствия.
Между тем Неваровный снова посетил Зофью Квасковяк, надеясь как-то прояснить вопрос об утренних прогулках ее мужа.
— Не знаю, ничего не знаю, — беспомощно повторяла вдова, — это случилось так неожиданно, так ужасно, что я до сих пор не могу собраться с мыслями.
— Как давно ваш муж стал ходить на утренние прогулки?
— Да уже месяца четыре.
— И всегда так рано?
— Всегда. Он ставил будильник на четыре тридцать.
— А возвращаясь, приносил молоко?
— Обычно молоко уже стояло у дверей, когда Владек выходил из дома, но бывало, что он возвращался с бутылкой.
— Вы никогда не интересовались, куда он ходил?
— Интересовалась, спрашивала его. А он говорил: «Это служебные дела» — и чтоб я в них не совалась. Владек не любил говорить о работе. О том, что творится у них, я чаще узнавала от соседки, жены капрала Неробиса, чем от собственного мужа. Если бы он ходил в другое время, я бы подумала, что он бегает к какой-нибудь бабе.
— Вы никогда не пробовали глянуть, в какую сторону он идет?
— Пробовала. Чаще всего он шел по Резедовой в сторону леса. Иногда сворачивал на Березовую.
— К железной дороге?
— Нет. Я точно не помню, но скорее к улице Акаций.
— А в обратную сторону, к станции?
— Случалось, Владек направлялся и туда, но доходил только до улицы 15-го Декабря и сворачивал направо.
— А по какой улице он возвращался?
— Или по Березовой, или по 15-го Декабря.
— Долго продолжались эти прогулки?
— Обычно через пятнадцать минут Владек возвращался. Но иногда приходил через час, даже полтора.
— Даже так?
— Это было всего два-три раза, такие долгие прогулки.
— Муж всегда выходил рано? Как это началось?
— Владек любил порядок и время от времени проверял, все ли нормально в Подлешной, как несут службу его люди. На такие проверки он выходил рано утром, раза три в месяц. А с июня или июля стал выходить чаще. Сначала раз в несколько дней, а потом почти ежедневно.
— И те длительные прогулки происходили как раз перед его смертью?
— Нет. Недели за три до этого. Последнее время Владек уходил минут на пятнадцать, не больше. А бывало, что и через пять минут возвращался.