Полтавское сражение. И грянул бой

Серба Андрей Иванович

Положение переправлявшихся шведов было бы еще печальнее, если бы на помощь им не пришли запорожцы. Верные союзническому долгу и боевому братству, они не могли бросить в беде тех, с кем совсем недавно сражались и умирали под Соколками. Тогда на левом берегу Ворсклы в ожесточенном бою сошлись семь тысяч драгун русского генерал-лейтенанта Ренне и сводный отряд шведского генерал-лейтенанта Крузе, состоявший из 2730 кирасир короля Карла, 500 казаков-мазепинцев и трех тысяч сечевиков под началом кошевого Гордиенко. Русские были разбиты и отступили, потеряв четыреста человек убитыми и свыше тысячи ранеными, но и шведы с казаками оставили на поле сражения 290 своих убитых и раненых.

Привычные к подобного рода переправам, знавшие на Днепре у Переволочны все омуты и водовороты,

запорожцы легко и без каких-либо хлопот и затруднений переплывали реку, держась одной рукой за гриву коня, а другую с узлом, где была одежда, оружие и рог с порохом, подняв над головой. Трагическое положение союзников заставило их переправляться по-другому. Перед тем, как пуститься с конем вплавь, запорожцы закрепляли на бревне или легком плотике один конец веревки, второй брали себе в зубы и лишь тогда начинали переправу. И теперь на реке, насколько это позволяла рассмотреть сгущавшаяся тьма, Карл видел десятки бревен и плотиков с пятью-шестью ухватившимися за них шведскими солдатами, которые тащили к противоположному берегу два-три державшихся за конские гривы запорожца со своими концами веревок в зубах.

Генералы были правы — его армия не собиралась воевать за своего короля, она была занята собственным спасением, не позаботившись даже выслать сторожевых дозоров в направлении гряды холмов, откуда скорее всего могла появиться русская погоня.

Проследив, чтобы в лодки были погружены его любимый серебряный сервиз, с которым он не расставался и в походах, и та часть саксонской контрибуции, которую он держал не в лагере, а в обозе, Карл обратился к стоявшим на берегу генералам и полковникам:

— Генерал Левенгаупт, вы назначаетесь командующим оставляемой мной из-за ранения армии. Приказываю вам сохранить ее в целости и увести в татарскую степь к нашему союзнику крымскому хану. Да поможет вам Бог.

Левенгаупт поклонился королю, поцеловал ему руку, и лодки с каретой поплыли к противоположному берегу, где были встречены Мазепой и Орликом.

— Сколько с вами казаков, господин гетман? — без лишних предисловий поинтересовался Карл.

Полторы тысячи сабель.

— А сколько солдат у нас? — спросил Карл у Гилленкрока, переправившегося одновременно с королем на пароме с ближайшими сподвижниками и любимцами Карла: генералами Спарре и Лагеркроне, полковниками Гердом, Гиертом, Дальдорфом и Гротгузеном, статс-секретарем Мюллерном.

— С теми, что переправились самостоятельно, около двух тысяч.

— Почему я не вижу запорожского гетмана Гордиенко?

— Он еще на том берегу и намерен переправиться, когда там не останется ни одного его казака.

— Полагаю, нам не стоит его ждать, — сказал Карл. — Казаки господина Гордиенко отличные кавалеристы, хорошо знают свою степь и без труда нас догонят. Вы согласны со мной? — повернулся Карл к Мазепе.

— Полностью, ваше величество. Я уже отправил сотню казаченек для разведки предстоящего нам маршрута и выслал сильные дозоры в сторону Брацлавщины, где хозяйничают отряды Палия...

Кошевой Гордиенко с несколькими старшинами и десятком джур переплыл Днепр с последний сотней своих сечевиков. Какое-то время, повернувшись лицом к оставленному берегу, молчал, затем обратился к спутникам, комкавшим в волнении в руках шапки и смахивавшим с глаз то ли оставшиеся еще брызги днепровской воды, то ли появившиеся слезы.

— Что зажурились, хлопцы? Покидаем родную нам Гетманщину и разрушенную царем Петром неньку-Сечь? Напрасно надеялись, что гетман Мазепа и шведский король Карл помогут нам отвести от Украины и Запорожья московскую угрозу? Ну и ляд с ними обоими! Своими саблями проложим обратную дорогу и на Украину, и на Сечь! Клянемся в том, други-браты!

— Клянемся, батьку! — грянуло в ответ...

[111]

Переправа шведов закончилась поздней ночью, когда усталость после длительного дневного перехода стала валить людей с ног, а плавание через реку из-за кромешной темноты и отсутствия помощников-запорожцев стало сопряжено со смертельным риском. Решив продолжить переправу с первыми лучами солнца и выставив вокруг

разбитого на берегу Днепра лагеря караулы, шведы улеглись спать. Едва забрезжил рассвет, Левенгаупт был разбужен встревоженным Крейцем:

111

Академик Эварницкий Д. И. дает такую характеристику кошевому Гордиенко: «Константин Гордиенко представляет собой самого выдающегося из кошевых атаманов конца 17 и начала 18 века, взявшаго на себя смелую задачу, во чтобы то ни стало, сохранить вольности козацкия от притязания московского правительства, но, увы, не достигшаго своих целей и сошедшего с болью в сердце и с великою горечью на душе в мрачную могилу. Такой человек, как Константин Гордиенко, казалось, нарочно выдвинут был на историческую сцену для того, чтобы на его примере ярче и нагляднее показать, насколько тщетна борьба отдельных, хотя и сильных волей, лиц с духом истории, с ея мощным и непреложным течением. Гордиенко обладал несомненным дарованием полководца, далеко превосходя в этом случае своего современника, гетмана Мазепу. Принимая близко к сердцу интересы своей родины и стараясь проникнуть в далекое будущее, Гордиенко открыто возстал против стремления московского правительства, желавшего, через построение крепостей в самом Запорожье, наложить руку на исконные права и вольности козацкия, и был горячим поборником внутренней автономии и независимости Запорожья от Москвы». Гордиенко умер 4 мая 1733 г. и был похоронен на правом высоком берегу Днепра возле бывшей Каменной Сечи. На его могиле был водружен высокий белый каменный крест с выбитой надписью о делах погребенного

— Все пропало. Мы опоздали — на высотах Меншиков.

Прильнувший глазом к подзорной трубе Левенгаупт увидел на холмах северо-восточнее сожженной Переволочны колонны русской кавалерии. Растекаясь в стороны, она выстраивалась в боевой порядок, занимая место в промежутках между своими пятью четырехорудийными батареями, уже уставившимися жерлами в направлении шведского лагеря. Прибывший с ближайшего к холмам аванпоста лейтенант доложил, что к нему в сопровождении барабанщика явился русский офицер-парламентер, требующий встречи с генералом Левенгауптом для передачи ему ультиматума князя Меншикова.

— Пропустите его.

Появившийся под дробь барабана русский драгунский капитан от имени князя Меншикова потребовал немедленной и безусловной капитуляции, обещая в случае отказа атаковать и истребить беглецов.

— Прошу вас подбирать выражения, господин капитан, — строго заметил Крейц. — Перед вами не беглецы, а армия шведского короля Карла. Которая, к тому же, вдвое превышает корпус генерала князя Меншикова и готова померяться с ним оружием.

— Господин генерал, я не первый год воюю против шведов и уважаю их как отважных солдат. Но сейчас шведской армии нет, есть лишь толпы не подчиняющихся дисциплине солдат, брошенных на произвол судьбы их королем, не имеющие зарядов к орудиям и располагающие ограниченным запасом патронов. Мы с вами не обменялись еще ни единым выстрелом, а у нас в плену свыше пятисот сбежавших от вас солдат. Есть и пара десятков офицеров, среди которых полковой квартирмейстер [112] , от которого мы знаем о бегстве короля Карла и изменника Мазепы и о состоянии дел среди... вашей армии.

112

Квартирмейстер — по современной военной терминологии — начальник штаба полка

— Вы правы, господин капитан, короля с нами нет, а командующим остатками армии назначен я, — ответил Левенгаупт, понимая, что хитрить или играть в кошки-мышки с русскими нет смысла, и единственное, что в его силах, так это затянуть переговоры с Меншиковым, чтобы дать возможность отряду короля как можно дальше оторваться от возможной погони. — Поэтому я не могу взять на себя личную ответственность за судьбу временно вверенных мне войск, а должен собрать военный совет. Это займет не менее двух-трех часов.