Полтавское сражение. И грянул бой
Шрифт:
Но больше всего Мотрю тревожило то, что в годину тяжких испытаний, когда с человека слетает все наносное и обнажается его сокровенная сущность, гетман предстал перед ней не честным, гордым лыцарем, живущим бедами неньки-Украйны и чаяниями казачества, а обычным себялюбцем и ловким интриганом, готовым ради собственной корысти и тщеславия предать кого угодно и нанести ущерб делу, за которое он якобы готов пожертвовать жизнью. Иногда в голову Мотре вползала чудовищная мысль, что она понимает сбежавших от Мазепы к Скоропадскому старшин и на их месте поступила бы точно так.
Как еще мог расценить
А разве можно назвать добропорядочным отношение Мазепы к другому своему союзнику, кошевому атаману запорожцев Гордиенко, объявившему войну России и тут же без чьей-либо помощи уничтожившему на границах Сечи три русских полка? Желая придать себе вес в глазах короля Карла, Мазепа стремился представить дело так, будто это он уговорил кошевого, которого называл «братчиком-сечевиком», выступить против России, но, завидуя успеху Гордиенко и видя в нем опасного соперника, одновременно принимал все меры, чтобы отстранить запорожцев от участия в войне, особенно от совместных боевых действий со шведами. Так ли должен поступать настоящий союзник с единокровным, единоверным собратом-казаком? После ухода к королю Карлу Мотря стала видеть Мазепу другими, чем прежде, глазами и по-иному воспринимать и оценивать его поступки.
Но где были ее глаза, а прежде всего рассудок, когда она часами трепетно внимала сладким речам гетмана в монастыре? Передав ей гостинцы и добрые пожелания от родителей, Мазепа подолгу беседовал с крестной дочерью, рассказывая ей о событиях в миру, о новостях в Батурине и Диканьке, читал ей свои новые вирши и думы о казачестве и его славных гетманах и кошевых. Мотрю в монастыре приучали к покорности судьбе и внушали, что гордыня — тягчайший грех, а Мазепа рисовал ей образы людей, которые шли к намеченной цели наперекор всем преградам и творили свою судьбу собственным умом и руками, возносясь к вершинам власти и славы, о которых другие не смели даже мечтать.
Встречи и беседы с Мазепой не прошли бесследно. Не святые девы, не раскаявшиеся грешницы или смиренные монахини стали властительницами дум Мотри, а властолюбивые, гордые женщины, силой ума и характера поднявшиеся над окружающими их людьми и повелевающие ими. До отъезда в монастырь Мотря гордилась, что она — дочь Генерального судьи Гетманщины, а после возвращения стала относиться к этому равнодушно. Тоже мне — звезда на небе: дочь одного из Генеральных старшин, коих при особе гетмана почти десяток — обозный, судья, подскарбий, писарь, два есаула, хорунжий и бунчужный. И у каждого дочери, племянницы, внучки, не говоря о женах и сестрах.
Это для простого казака или чинов полковой старшины Мотря — величина, а для гетманского окружения — одна из многих невест на выданье. А она не хотела быть одной из многих, не желала быть равной другим, она мечтала быть единственной в своем роде, и об этом должны были знать не только ее родные и знакомые, а вся Гетманщина и Украина. Но как добиться желаемого, если умом она не блистала, особой склонности к наукам не проявила, виршей не писала, голос имела обыкновенный и в пении не преуспела?
Значит, нужно было делать ставку на то, чем она была щедро одарена от рождения и чем могла смело соперничать с любой другой женщиной — на свою красоту. А женская красота может быть неотразимым оружием и служить возвеличиванию ее обладательницы не сама по себе, а лишь в сочетании с умом, мужеством и несгибаемой волей мужчины, ставшего рабом этой красоты и готовым ради нее на все. Но где она может найти такого мужчину? Среди сыновей друзей ее отца — Генеральных старшин и реестровых казачьих полковников? Но если для них пределом вожделений были полковничий пернач либо чин Генерального старшины, то Мотря рассматривала мужчину с подобными символами власти лишь как первую ступеньку на пути к осуществлению своей мечты.
Она не намерена была идти к своему величию шаг за шагом, достигнув его к закату жизни и превратившись из красавицы в обычную, ничем не примечательную рядом со своим знаменитым мужем или любовником стареющую женщину. Нет, слава и преклонение окружающих необходимы ей сейчас, когда она и ее спутник жизни будут на равных вознесены над другими людьми: она — благодаря своей красоте, он — благодаря достигнутому им высокому положению. А на Гетманщине был только один мужчина, будучи спутницей которого Мотря могла заставить обратить на себя внимание всей Украины и стать первой среди ее многочисленных красавиц.
Сейчас Мотря понимала, что Мазепа, покоритель многих дамских сердец и прекрасный знаток женской психологии, вначале сознательно разбудил в ней непомерное тщеславие, после чего исподволь и ненавязчиво подвел к мысли, каким образом Мотря может осуществить свою дерзкую мечту. Разве случайно он постоянно приносил ей для чтения летописи времен Киевской Руси и польские хроники периода Русской смуты начала прошлого века? Причем это был не случайный набор летописей и хроник — все они относились к княжению Галицкого князя Ярослава Осмомысла и событиям, связанным с судьбой обоих Лжедмитриев и казацкого атамана Ивана Заруцкого.
Мотрю лишь отчасти заинтересовали деяния князя Ярослава и Самозванца с Заруцким, зато судьбы боярышни Настасьи, любовницы князя Ярослава, и шляхтянки Марины, дочери сандомирского воеводы Юрия Мнишека и законной жены обоих ЛжеДмитриев и Заруцкого, оказали на нее глубочайшее впечатление. Вот они, женщины, шагнувшие из ряда множества себе подобных в сильные мира сего и заплатившие собственными жизнями за то, чтобы никогда больше не оказаться вровень с теми, кто не имеет своего лица и чей удел — быть на задворках истории. Эти две женщины стали для Мотри образцом для подражания, заодно указав, с каким мужчиной следует связать свою жизнь, чтобы сделались явью самые смелые ее мечты.