Полтора килограмма
Шрифт:
нашей кухни, где Патрик торопливо поглощал содержимое контейнера. Нам вежливо было предложено
разделить с ним трапезу. Вкусив угощение, мы обменялись восхищенными взглядами и единодушно
решили, что эта девушка непременно должна работать у нас. Так в доме появилась Даниэла, наполнившая
кухню ароматами пряностей и португальскими песнями, которые она напевала вполголоса, занимаясь
готовкой. Я никогда не видел ее в плохом настроении и не удивился бы, узнав, что
на губах.
Я взял в руки лежащую сверху газету, ею оказалась «The Boston Globe». Несмотря на безусловное
удобство Интернета, я оставался верен газетным изданиям. Мне нравилось вдыхать запах свежей
типографской краски. Видимо, давали о себе знать годы работы в издательстве. Или принадлежность к
поколению людей, для которых долгое время именно газеты служили основным источником новостей. Это
было сильнее меня. Пальцы испытывали какую-то нездоровую тактильную привязанность к шероховатой
поверхности газетной бумаги. Мне доставляло удовольствие окидывать взглядом заголовки, заранее
расставляя для себя приоритеты к очередности прочтения визуально отмеченных статей.
На первой странице крупным шрифтом выделялся заголовок: «Миллиардер Дэн Харт сделал
заявление, что трансплантация головного мозга возможна». И ниже жирным курсивом продолжение:
«Более того, он заявил, что в ближайшее время сам станет первым человеком, чей мозг будет пересажен в
тело донора». Далее шла моя краткая биография.
Я свернул газету и бросил на стол, где ожидали своей очереди другие печатные издания с
аналогичными заголовками на первой странице. Руки казались неимоверно тяжелыми; переполняла
моральная и физическая усталость. Испытывал ли я жалость к себе? Безусловно, да! Эта жалость разъедала
изнутри, словно серная кислота, делая меня слезливым и слабым.
Конечно же, я осознавал, что поиск подходящего донора – это длительный процесс. И ждал. Ждал
уже семь месяцев и двенадцать дней. Ожидание выматывало, истощало, лишало сна и покоя. Но я отчаянно
цеплялся за жизнь. Тревога лохматой голодной росомахой терлась о больное сердце. Каждый вечер я с
благодарностью добавлял прожитые сутки в копилку к таким же беспросветным и унылым дням. Может,
уже завтра мое сердце остановится, так и не дождавшись своего спасителя!
В холле раздался очередной телефонный звонок. Трубку поднял Патрик.
Журналисты, словно посходили с ума, пытаясь во что бы то ни стало взять у меня интервью. Вскоре
дворецкий появился на террасе и доложил:
– Подъехала мисс Новак, журналистка. Вы ей назначили на двенадцать.
– Проводи ее сюда, – я устало махнул рукой в сторону стоящего напротив кресла.
Через несколько минут послышался мелодичный стук женских каблучков по мраморному полу холла,
и на террасу вошла изящная блондинка, держащая в руках коричневый кожаный кейс. Пес приподнял
голову, оценивая степень возможной угрозы, исходящей от визитерши, и, не найдя оснований для тревоги,
вновь погрузился в дремоту.
Журналистка нервно улыбнулась одними губами. При этом ее большие глаза смотрели напряженно-
заискивающе, словно пытаясь прочесть мое настроение. Ее состояние можно было понять. Я всегда избегал
общения с репортерами и порою неоправданно грубо реагировал на их навязчивость. Красоваться на
обложках журналов – удел молодых, а я не настолько тщеславен. Все интервью, как правило, сводятся к
вопросам о личной жизни и к моим планам о ближайших инвестициях. А чего ради я должен всем
рассказывать, как трачу свои деньги? Иными словами, журналистская братия, зная о моем угрюмом
характере, справедливо меня недолюбливала.
Я поднялся из кресла и, сделав шаг ей навстречу, протянул руку; она подала мне свою, такую теплую,
мягкую и удивительно узкую. Я приподнял ее ладонь к своему лицу и слегка коснулся губами шелковистого
запястья. В ту же секунду напряжение исчезло с лица девушки, и ее улыбка приобрела естественность, а в
глазах неожиданно промелькнули заигрывающие чертики.
– Добрый день, мистер Харт! У вас очень красивый дом, – низким волнующим меццо-сопрано
прощебетала журналистка.
– Добрый день, мисс Новак. Благодарю.
Я жестом пригласил ее присесть в кресло напротив. Она опустилась на мягкое сидение, кокетливо
сведя колени вместе и слегка наклонив обе ноги вправо.
2
Я не без удовольствия принялся ее рассматривать. На вид не больше двадцати пяти лет. Облегающее
платье чуть выше колена с глубоким декольте. Стариковское самолюбие позволило себе предположить: эта
девушка, готовясь к интервью, думала обо мне не как о семидесятисемилетнем старике, а как о мужчине,
что вызвало невольную улыбку.
– Какие напитки вы предпочитаете в это время суток? – галантно поинтересовался я, продолжая
рассматривать девушку.
Светло-голубые миндалевидные глаза выражали неприкрытое детское любопытство, с которым она
тоже меня изучала. Густые удивленно изогнутые брови и аристократически узкие скулы подчеркивали
породу девушки. Прямой, как у древнеегипетской царицы Нефертити, нос придавал ее лицу волевое, я бы