Полтора квадратных метра
Шрифт:
– Товарищи, все сделано по закону, - успокаивала Фунтикова.
– Это не закон, а кон-фис-кация!
– Вы что это называете конфискацией? Основной закон?
– повысила голос Фунтикова.
– Что вы нам суете под нос свой закон!
– не сдавалась Зинка.
– Он не мой, а наш общий!
– Знаем мы, какой он общий...
– Вы на что это намекаете? Да я вас могу привлечь за это.
– Мы сами вас привлечем. Пришли тут распоряжаться...
Павел Семенович скромненько стоял в дверях, которые нужно было переносить на новое место, и придирчиво осматривал обшарпанные стены
– Конечно, интересы коллектива прежде всего, но вы с нами даже не посоветовались, - неожиданно поддержала Зинку Елена Александровна.
– Товарищи, это решение исполкома и обсуждению не подлежит. Хватит, сказала Фунтикова и ушла.
За ней удалился и техник-смотритель - инженер Ломов. Остался один плотник Судаков, он неторопливо очинил карандаш топором и сказал:
– Известное дело. Представитель был? Был. Спорить не о чем. Расходись по домам.
– Ну, нет! Мы тоже законы знаем, - сказала Зинка.
– Они у нас еще попляшут.
Она наскоро снарядила младшего Саньку в садик (старший уже в школу бегает) и, сердито хлопнув дверью, ушла. Чиженок, поднявшись на локте, провожал ее взглядом с чужой кровати:
– Интересно, куда она помотала?
– На работу, - отозвалась Елена Александровна из-за ширмы.
– Ну, нет. Зинка так быстро на работу не ходит. Это она чтой-то задумала. Теперь она всю округу с жалобами обойдет. От нее и чертям станет тошно.
– А ты куда пойдешь, Воля?
– Я куда пойду? В окно сейчас не сунешься - в момент вся округа соберется. Скажут, с целью воровства. А в коридоре Судаков с Павлом Семеновичем орудуют. Мое дело залечь и не шевелиться.
Но отлежаться Чиженку не удалось. Сдав младшего Саньку в детсад, Зинка пошла на площадь рассказать все мужу, посоветоваться: куда писать жалобу насчет коридора. Но, увы! На площади она не нашла его. И ведро, и грабли, и метла - все торчало в акации, дорожки не подметены, Чиженок как сквозь землю провалился. "Где-то промышляет с утра пораньше, - подумала она. Опять пьяным придет". И вдруг Зинка вспомнила, что впопыхах она, уходя, не заперла дверь еще и на второй замок, от которого ключей у Чиженка не было. "Ввалится пьяным, дьявол, найдет мою зарплату - всю по ветру пустит..."
Торопливо подходя к дому, она увидела в растворенном окне у Елены Александровны нечто знакомое... Пригляделась. Ну да! На спинке стула висели штаны Чиженка. Она их узнала по брючному ремню. Старый черкесский ремень с серебряными бляшками - подарок Зинкин. Еще папашин ремешок... На нем когда-то висюльки длинные в виде кинжальчиков были. Подпоясывал папаша черную сатиновую рубашку этим ремешком только по праздникам. Серебряные кинжальчики Чиженок отодрал и где-то пропил. А ремнем брюки подпоясывал. И вот этот ремень, вздетый в брюках, свешивался со спинки стула в самом окне Елены Александровны.
Зинка подошла
В комнате за столом сидел в одних трусах Чиженок и пил чай с булкой. Елена Александровна ушла на работу. Кровать была заправлена, кружевным покрывалом убрана - все честь честью. И только штаны Чиженка да спутанные в редких пушинках волосы на голове выдавали сокровенную тайну грехопадения его.
– Ты чего здесь делаешь?
Булка, густо намазанная сливочным маслом да еще вишневым вареньем сверх того, так и застыла на полпути ко рту Чиженка. Он и сообразить не успел, что ответить, как голова его, покорная выработанной привычке самосохранения, стала погружаться в плечи. Наконец он обернулся...
Все было наяву - Зинка сидела на подоконнике с зеленеющими от злости глазами.
– Я тебя спрашиваю или нет? Обормот!
– Тихо ты... Соседи услышат, - хрипло выдавил из себя наконец Чиженок.
– А ты что думаешь? Свои полюбовные дела хочешь в тайне сохранить? загремела Зинка.
– Тише, дура!
Чиженок, видя, как Зинка влезла в окно, опасливо стал отступать к порогу.
– Какой я тебе полюбовник? Я же залез сюда... Поживиться! Ну!
– А штаны зачем снял? Чтобы вареньем не испачкаться? Так, что ли?!
– Дак я ж, это... Соломонов костюм примерял. Хотел переодеться.
– Где же он, костюм-то?
– В гардеробе... Тесноватый оказался.
– Ах ты, бесстыжая рожа! Хоть бы покраснел...
– Зинка добралась до стола и схватила электрический чайник, пускавший пары.
– Сейчас я тебя пристыжу кипятком-то.
– Стой, дура!..
Чиженок так хватил задом дверь, что вышиб английский замок и в одних трусах сиганул в Малиновый овраг. Вслед за ним вылетел в двери и чайник; он стукнулся о стенку, и в одно мгновение в коридоре стало темно и душно все утонуло в густых клубах пара.
– Что случилось?
– Павел Семенович бросился в комнату Елены Александровны.
У дверного косяка стояла Зинка и плакала:
– Дура я, дура... В тюрьму передачи ему носила, как порядочному... Я думала, что он простой вор... А он полюбо-овник...
4
Все несчастья выпали из-за проклятой двери, думала Елена Александровна. Не случись раннего переполоха - Чиженок преспокойно ушел бы от нее и все было бы шито-крыто. А теперь ходи и объясняй всем, что она с Чиженком ни в каком сношении не участвовала. Мало ли к кому он лазает в окна. А если и залез к вдове, так что ж? Обязательно про любовные связи намекать? И чтобы не подумали, что она обиделась на Зинку, которая закатила ей в тот же день скандал прямо в коридоре, Елена Александровна подписалась под Зинкиной жалобой насчет незаконной переноски двери Полубояриновых.
К радости Павла Семеновича, под этим заявлением не подписалась старуха Урожайкина. "Как вы деретесь, так и разберетесь", - сказала она. И все-таки Павел Семенович сильно забеспокоился: а вдруг сработает жалоба и заставят перенести дверь на прежнее место? Смотря к кому попадет она: если к Павлинову, тот подмахнет, наложит резолюцию... Отомстит Павлу Семеновичу.
С председателем райисполкома Павлиновым у него была давнишняя размолвка - взглядами не сошлись насчет исторического прошлого Рожнова, а также современного процветания его.