Полудержавный властелин
Шрифт:
Так что Тверь мы и так втянем, без кровопролитиев и съедения чижика. Но всем и всюду будем демонстративно сетовать, что не получилось из-за свары с Борисом поставить торговые дворы что Москвы в Твери, что Твери в Москве.
А вот в Новгороде и Казани дворы строились. Причем в Казани несколько на отшибе от самого города, эдаким замком, в расчете на минимум недельную осаду. Ну а что — товар дорогой, налетят какие сволочи-ушкуйники или находчики ногайские, защищать надо. Потому как я не особо верил, что нынешние расклады с Казанским ханством у нас надолго. Сам Улу-Мухаммед, возможно, договор соблюдет, но вот те, кто придут после него? Так-то наше дело наладить торговлю и привязать как можно больше народу к Москве. Вон, как ловко бывшие булгары расторговались серой!
Вот для таких и строился Казанский двор в Замоскворечье, за Кадашами, по Большой Ордынской Дороге. А новгородцы выбрали место за Хлыновым селом, где уже сидела новгородская сотня, вроде и далеко, зато среди своих, главным туда посадили одного из Шемякиных сторонников.
А завершился год 6947-й, он же 1439-й, явлением вологодского купца Калинникова, торговавшего в Великой Перми и привезшего помимо писем от тамошнего епископа Герасима да немалого числа пушнины, еще и красивый камень. Он развернул тряпицу и поставил на стол нечто зеленое, напоминающее формой вскипевшие и вздувшиеся пузыри.
— Камень сей, княже, легко мелким песком трется и гладкий красив весьма.
Да, цвет приятный, малахитовый такой…
Малахитовый???
— А тертый и гладкие есть?
— А как же, — довольно улыбнулся купец и поставил на стол каменюку поменьше, на которой от шлифовки проступил тот самый малахитовый узор.
— Где водится?
— На заход от Чердыни, в красных песках.
— И много там красных песков?
— Изрядно, прямо до Усолья-Камского тянутся, где наши варницы, верст пятьдесят верных.
Красные пески и малахит, про который я вызнал все, прочитав в детстве сказы Бажова — это медная порода.
Значит, у нас есть медь и надо ее достать.
Всего лишь.
[i] Матица — потолочная балка
Глава 6. Хреновые из нас попаданцы
Храпят кони, летит снег из-под копыт, звенят-заливаются бубенцы и колокольчики под дугами — великий князь едет, издалека слышно!
Мне согласно новому уставу ямской гоньбы положено по три колокольца на дугу, остальные же пока одним-двумя обходятся, а звонцы навешивать вообще могу без счета. Почему так? Да вот княжество у нас сильно выросло, от Минска до Перми, скорость связи очень нужна. Телеграфов пока не предвидится, хорошо хоть ямские дворы по главным дорогам есть, их модернизировали маленько, и Ямской приказ устроили. По ходу выяснили, что гонцы долго ждут, пока им лошадей поменяют, вот и придумали колокольцы, чтоб загодя ямских прикащиков упреждать.
Холодно только. Сидеть бы дома, в теплом тереме, с женой и сыном рядом, однако, государственная необходимость — подписание договора с Тевтонским орденом. Ландмейстер Генрих фон Оверберг само собой будет, но припрется и вышестоящее начальство — великий магистр Пауль фон Русдорф, который затребовал равного представительства с нашей стороны, то есть Шемяку и меня.
Но послал бы я немцев в пешее путешествие к Зеленому лесу[i] или там в Чудском озере поплавать, кабы не семейные неурядицы. Выкатила мне Маша предъяву насчет Липки, хотя ничто не предвещало.
— Что случилось?
— Ничего, разве что у Липки твоей живот растет.
Так, значит не на ровном месте, совсем не на ровном…
— Ну, у женщин иногда растет живот, сама знаешь…
— У нее дитя будет!
— Ну и хорошо, вырастет Юрке молочный брат, как мне Волк.
Маша метнула глазами такие молнии, что будь я оловянным, расплавился бы к чертовой матери.
— А коли он вырастет и о себе возомнит?
Ах, вот оно что… Ну да, бастарды порой официальных наследников задвигают, только тут ситуация куда острее, в реалиях средневековья века «задвинуть» — это почти всегда «убить». Тем более, если ребенка воспитать вместе с наследником.
— Погоди, почему «он»? Вдруг девочка будет?
— Да какая девочка! — чуть не впервые повысила на меня голос жена.
Пришлось брать за запястья и притискивать к стене:
— Не ори на меня. Никогда.
А на возмущение пополам с немым вопросом в глазах ответить:
— Потому что кругом слуги, а я великий князь. И если пойдут разговоры, что ты на меня кричишь…
— То что? — почти прошипела Маша. — Побьешь?
— Мы не смерды, чтобы жен колотить. Но мне ничего не останется, как отправить тебя в монастырь.
И тут Машу как прорвало — да так, что я от греха подальше решил свалить. Спорить с женщинами вообще задача стремная, а уж с разъяренной…
Но странно — обычно она своего иначе добивалась. Придет вечером, ляжет хитрой лисой под бочек, обнимет, в ухо нашепчет, а коли с первого раза не вышло — и во второй, и в третий, пока не получит желаемое. Или пока я насмерть не упрусь. А тут… похоже, я чего-то не знаю.
Вот и свалил малодушно в дорогу дальнюю с казенным интересом. Великокняжеский поезд хоть и делал по тридцать верст в день, но все равно медленно, одно утешение, что новые земли посмотрю.
Тентованные сани встретили мы под Вязьмой. Странная, поставленная на полозья явно не русская повозка, с холщовым навесом на дугах и высокими козлами смутно напомнила мне те возы, что строили чехи для вагенбургов. И предчувствия меня не обманули — с семьей и под охраной двух воев ко мне ехал рудознатец из Чехии.
— Как звать, откуда? — вопросил Патрикеев.
— Ладислав Хладны из Стршельни у Теплицы, рудознатец! — отрапортовал сопровождающий.
Названный кланялся вместе с семьей и, судя по всему, был несколько напуган. Ну в самом деле, наехало столько оружных, да еще сам великий князь, пришлось мне спешится, не с коня же разговаривать:
— Когда выехали?
— Пият месицу, пан книже, как Бедржих был с нами.
— Тебя одного отправили? — а правильные вещи боярин спрашивает, я-то сразу и не сообразил.
— Не, дальши Гонза с Подгуры, с целой роди?ной…
Ага, второй тоже с семьей.
— И где он?
— Скрз Штетин шел, у море.
— Медь и олово искать умеешь?
— Ано, пан книже, ведаю, — с достоинством выпрямился Ладислав.
— Добре. На Москве доправишься до Збынека из Нимбурка, он на Пушечном дворе старший, он примет.