Полудержавный властелин
Шрифт:
Я пустил Скалу шагом, заслушался и пробило меня такое острое чувство Родины, что защемило сердце и перехватило горло. Вот она, моя земля, кровью и потом политая, хлебородная, никем уже не оспариваемая, основа мощи княжества. Отсюда хлеб, отсюда сила, за Ополье я готов драться, как за детей своих, Юрку и Ваньку.
Подкатила нежданная слеза, так что пришлось задрать голову вверх, чтобы не показать спутникам, и выглядывать в небе жаворонка. Но углядел я сокола-чеглока — нет для него цели удачнее, чем занятый пением жаворонок. Снова захолонуло сердце, но серая птичка тоже заметила опасность и камнем упала вниз, в спасительную рожь…
Так и у нас — опасность со всех сторон, того и гляди, прохлопаешь, и пойдут все труды прахом… А чтобы стать сильнее противников, нужны две вещи — хлеб и металл. И вот хоть разорвись — за металлом на восток, за хлебом на юг, и одно без другого не вытянуть. В голове всплыла читанная или слышанная где-то фраза «кто сумеет наладить регулярное сельское хозяйство на черноземах Дикого Поля — станет гегемоном Восточной Европы». Но как это сделать без массового огнестрела, я пока не представлял.
Владения Федора Константиныча лежали между Переславлем и Юрьевым, их центр за последние годы сместился из патриархального Добрынского в Симу — там и дорога, там и речка Симка с водяным колесом. Кристан из Жатца устроил все хитро, одно колесо крутило жернова мельницы, толкало пест крупорушки, а еще к нему можно было подключить лесопилку. Простенькую, всего на одно полотно, но и это колоссальный шаг вперед — не просто боярин, но боярин-одиночка с мотором. Вернее, с водяным приводом.
Добрынский с гордостью показывал вотчину:
— Рожь и овес сеют, горох добре растет, гречиха тож. Позапрошлый год еще ячмень сеять начали.
— Для пива? — Коранда мне жаловался на нехватку ячменя, а пива требовалось все больше.
— Нет, для коней. Васька в Гавриловском выводит.
Васька Образец, недавно выбывший из рынд по возрасту, вился рядом и все время радостно скалился.
— Верховых?
— Нет, княже, — сунулся вперед Образец, — тяжелый груз таскать али пушки.
Ага, такую скотину одним сеном не прокормишь, без овса или ячменя никак. Но прогрессивное-то боярство каково! Нашли, где нужда будет и затеяли большое дело сами, без подсказок.
— Сенокосы у нас богатые, а уж как косы литовские пошли, еще лучше стало! — похвастался младший Добрынский. — Горбушами только неудобья да косогоры и косим, а луга литовками!
— Ладно-ладно, распелся, — улыбнулся старший и Васька смущенно замолчал.
— Что стучит-то? Крупорушка?
— Она самая, княже. Желаешь глянуть?
Нда, это вам не в магазин за пачкой геркулеса сходить… Посеять-вырастить-собрать овес это ладно, но потом же сколько еще возни! Овсяные ядра ссыпать в мешок да на день опустить в воду для набухания. Потом просушить на решетах, оставить на противнях в теплой печи на ночь, и только потом растолочь подрумяненные зерна.
В крупорушке, в тонкой взвеси работали мужики и бабы — толкли, просеивали, снова толкли просеянное и после нескольких итераций получали овсяную муку, то самое толокно, без которого русскому человеку не жизнь. Хошь просто завари, хошь сделай дежень на сметане, хошь овсяные блины или суп, а то и кашу овсяную — всегда овес да толокно хороши.
Посмотрели мы и на железные ральники, и на бороны с дубовыми зубьями — судя по всему, при каждой поездке в Москву или обратно, Добрынские обязательно заезжали к Троице и общались с Дионисием Ермолиным. До проблем же с соседями добрались только вечером — если здесь, вокруг Симы, все кипело, строилось и шло в гору, то в Гавриловском под Суздалем все было не ахти, и в первую очередь из-за неуживчивого соседа. Так-то разборки из-за «воловьих лужков» при феодализме дело обыденное, точного кадастра нет, ориентиры со временем разрушаются или меняются, что ведет к спорам о границах владений. Но тут была своего рода локальная войнушка — с наездами, поджогами, уводом крестьян, не стеснялся сосед и колоды с медом тырить.
Главная же беда состояла в том, что он держал вотчину от Константиновичей, природных суздальских князей и потому подлежал их суду. А эта замечательная семейка спокон веку числила себя врагами Калитичей — что наведший Тохтамыша на Москву Василий Кирдяпа, что нынешние Федор и Василий Юрьевичи, прости господи, Шуйские. Вот они-то и блокировали все попытки урегулировать отношения законным образом. Ну а поскольку Добрынский вкладывал в вотчину и терял от наездов деньги Крестовоздвиженского братства, то он и вызвал на разборки самую большую крышу, то есть меня.
Больше всего страдала вотчина в Шекшово, и мы спланировали целую поимочную операцию — всех вотчинников и послужильцев Добрынского собрали «для встречи великого князя» в Гавриловском, оставив многострадальное село без защиты.
Утром, когда в окошки терема еще лилась прохлада от ненабравшей вдосталь тепла земли, прискакал дозорный — грабют! Собранная и готовая с ночи боярская дружина частью помчалась по суздальской дороге, отрезая лиходеев от их владений, а частью, перейдя Ирмес вброд, рванула широкой лавой по полям, охватывая сельцо. Там забегали, засуетились да и кинулись в отступ — через тот же Ирмес, да на Суздальскую дорогу, где их уже ждали…
— Каковы, а? — Добрынские чуть не смяли конями нестройную кучку из десятка пойманных послужильцев и главного злодея, Иринея Чуркина сына.
Внезапный перехват в силах тяжких, да еще присутствие самого великого князя, да еще то, что часть выловили, когда они бросились в реку в надежде уплыть подальше, подействовал на пойманных угнетающе.
— Ну и что с ними делать? — злобно вопросил Федор.
— Так взяты на горячем, с поличным, Шемяке отдам и всех делов, — равнодушно ответил я.
— Не губи, князь-батюшка! — завыл Ириней и бухнулся на колени.
Репутация скорого на расправу закрепилась за братцем-коллегой накрепко, чем мы беззастенчиво пользовались, изображая при необходимости «доброго и злого полицейского». А с учетом быстрого прогресса Никифора Вяземского и его помощников вроде Федьки Хлуса на основе Диминого оперского опыта, раскрываемость у нас была очень недурная.
Для начала мы отправились в близлежащую деревню Чуркина, Ратницкое. И просто поразились, насколько велик контраст с ухоженной вотчиной Добрынского — такое впечатление, что солому на крышах меняли последний раз при Батые.