Полудержавный властелин
Шрифт:
Славинский волок прошли споро, Кириллова монастыря тиуны зело пособили монашескоей братии, идущей на Студеное море ставить новую обитель.
И снова берега, укрытые матерыми лесами, редкие просветы пашни и голубой туман над старицами поутру. Новое, непривычное чувство накрыло Илюху, тоска даже не по дому, а по той малости, каким представало родное Ополье по сравнению с необъятной полуночной землей; неясное томление, на третий день перешедшее в восторг перед этими пространствами. Это ж сколь велико княжество! А ежели Василий Васильевич приберет и новгородские земли,
Сущий восторг! Простор неизъяснимый — земли вокруг столько, что людей может прокормить вдесятеро больше, а то и в сто раз! И воля, ничем не стесненая воля!
Грудь распирало радостью и чувством, что нет для человека преграды.
И нет невозможного.
Тотьму проходили днем и Головня приказал не останавливать, чтобы не терять времени. И без того дальнюю дорогу умножали бесконечные извивы реки, мели, перекаты да опасные пороги меж высоченных берегов-опок, но до Устюга Сухоной спустились быстро. Государев город встретил степенно, по княжеской путевой грамоте весь Илюхин караван разместили, накормили, напоили, в баньке выпарили. Еще пару дней домывались, чинили и стирали сряду и вообще приводили себя в пристойный вид.
Здесь впервые проявили себя княжеские сквернавцы, Иван и Митродор — пристали к девке на торгу и совсем было уволокли ее за амбары и овины, как явилась городская стража. Илюха, следуя наказу, двоих не наказал, а только пригрозил — пусть уверятся, что все сойдет с рук.
А девка, как и все здесь, белобрысая, с прозрачными голубыми глазами да застенчивая, даже не сообразила закричать. Не в пример тутошним бойким бабам и вдовицам, ловко расхватавшим Илюхино воинство на короткий постой. К Головне хозяйка ластилась с самого начала, да только он был занят сверх меры. А ночью сама пришла, отчего стольник с недосыпу был зол и грозен.
И чего эти двое в девку вцепились, когда полюбовно можно уговориться? Одно слово — сквернавцы.
В новгородских владениях разминулись с чередой лодей, везущих соль с Вычегды, прошли Черевково село, торговую Тойму, добежали до Емецка. Там впервые полаялись с новгородцами, коим не досталось пушнины — всю увел из-под носа московский прикащик, вот раззявы и спустили собак на подвернувшихся людей великого князя.
— Заели! Жизни нет! Торговли нет! По миру пустите! — басил Гаврило Олисеевич, красный как его рубаха.
— Чегой-то?
— Всю рухлядь скупили!
— Так в торгу всегда так, — спокойно возразил Илюха, — кто цену больше даст, тому и достанется. Али обнищал Новгород?
Олисеич чуть не лопнул:
— А где на все серебра сыскать???
— Ты будто не знаешь, как делается. Займи, продашь немцам — вернешь.
— Займи, займи! — уже тише бухтел новгородец, а потом вовсе плюнул и ушел.
И таких разговоров было еще много, почитай, в каждом селе или посаде, где вставали на отдых. Везде московские люди, не слишком опытные в торговле, давали местным ту цену, какую просили, не пытаясь сбить ее или выговорить
Чтобы далеко не ходить, вломились в первый же дом — а дома тут, по зимней лютости, строили большие, с хлевом под одной крышей. Хозяина, заступившего путь, сразу же огрели по голове ножнами — слава богу, хоть без смертоубийства обошлось! Следом двух сыновей оглушили и полезли по сундукам да скрыням.
На свое несчастье жена хозяина с дочерьми вылезли посмотреть, что там за крики и возня, и быть бы худу, да успел добежать Илюха с Затокой и парой воев. Митродор уже рвал серьги из ушей хозяйки, а Иван волок отчаянно визжащую девицу в сени.
Вечером по всему посаду прошли посланные Головней люди и объявили, что наутро, за околицей, волей великого князя два взятых на горячем воя будут повешены. По сказанному поутру и сделали, вздернули высоко и коротко.
Собрались все преизлиха мрачные: Илюха с того, что случилась хоть и ожиданная, но пакость, колмогорские просто от пакости, вои от того, что пришлось вешать воев, а сквернавцы с похмелья — они, похоже, до конца не поверили в свою судьбу. Только скрипнул толстый сук дерева, дернулись два тела да потекла по разутым ногам моча.
Так же мрачны были и новгородцы, пришедшие в Колмогоры за рыбьим зубом и мехами, но и тут, как в других местах, им ничего не досталось — по всему Заволочью, Перми и даже Югре добытчики знали, что москвичи заплатят дороже.
Не помогли даже заемные деньги, Москва цену перебивала. А Илюха смекнул, что таких заемщиков по новгородским владениям куда как много и должны они Крестовоздвиженскому братству в Белозерске серебра невесть сколько. Не потому ли Василий Васильевич там и разряд воинский учредил?
До Свято-Андреевского монастыря от Колмогор дошли быстро, тамо изрядно раздобревший за прошедший год Ставрос уже накопил строевого лесу для острога. И все Илюхины люди, с ним самим во главе, едва приведя себя в порядок после долгого похода, принялись ставить город вокруг срубленных чернецами келий и церкви.
— То добре князь решил, — между взмахами топора поведал Головне местный рыбак Елисей Груздь, время от времени помогавший обители.
— Почему?
— Здесь погост, сюда оброки свозят, а мурманы да свеи прознали и повадились кажный год наведываться.
— А этот год были?
— Нет еще, но вскоре можно ждать.
Головня с таких вестей только за голову схватился и сколь мог, подгонял строителей и плотников. Быстроты ради ставили несколько башен-костров да между ними частокол, положив городни и прясла вкапывать по весне. И работы было столько, что не хватало и поры перевести дух да обозреть неведомую прежде ширь Студеного моря, величие сурового края. Ништо, сколь земли освоили, так и море освоим!
Мурмане пришли через месяц — сперва прибег на ёле Груздь с вестью, что на Конешном острове встали три лодьи.