Полудержавный властелин
Шрифт:
— Пошто же, разорение ведь?
— Пусть видят, что их не Москва, а Новгород обобрать хочет.
Ну так-то оно да, уже сколько лет московские прикащики скупали пушнину, давая цену больше новгородской и не торгуясь с двинянами.
— Но смотри в оба, в Новгороде многие держат руку Ганзы, а ей мы сейчас костью в горле. Я, грешным делом, подумываю не был ли тот случай в Рязани чужим умыслом…
Илюха перекрестился, мысленно возблагодарив Господа что отвел руку злодея.
— …и не помог ли кто недавнему пожару в Москве.
Москва еще зияла выгоревшими проплешинами, по которым уже проложили
И хоть все понимали опасность пожара, но монастыри и бояре ворчали — это ж какие затраты! Потому и подновляли неисправные деревянные конюшни, бани и дворы старыми или измазанными грязью бревнами, чтоб не бросалось в глаза свежее дерево. Но Ховрины, Патрикеевы и Чешки уже перестраивали хоромы в кирпиче, а Чудов и Вознесенский монастыри поднимали белокаменные церкви. Сам же князь затеял новый набережный терем и новый Шемякин двор, а митрополит — новые палаты. Эдак как Илюха в бояры выйдет, в Кремле все из камня будет, без сомнений — на Москве все знали, что за пожарную неисправность или небрежение огнем князь не помилует. За что другое может, а за это — ни в жизнь. Поговаривали, что на Яузе он даже создал особую дружину, следить и тушить. Так ли это, Головня сказать не мог, поскольку дружину эту, когда пару раз был на Пушечном и Зелейном дворах, не видел.
А туда посылал князь Илюху за данными ему для будущего монастыря на Двине пятью пушками да завесными пищалями для двух десятков московских послужильцев. Вот стольник и отбирал припас да знающих людей.
— А еще дам тебе монаха, именем Пахомия, зело искусного в плетении словес.
— А будет ли с него толк? — осторожно спросил Головня.
— Коли пяток лет там проживет, то будет. А то вон что… — с этим словами князь подал бумажную стопку. — Чти.
Илюха подсел поближе к раскрытому окну, повернулся поудобнее к свету, взял первый лист, второй…
«Повесть о том, как благочестивые государи и всей Руси великие князья Василий Васильевич и Дмитрий Юрьевич благодаря милости всесильного Бога и помощи и молитвам пречистой Богородицы, предводительницы и заступницы христиан, и великих чудотворцев одолели врагов своих и взяли город Казань»
Ага, это о Казанском взятии, но почему наполовину из молитв?
«…благодаря великой милости Божьей и помощи всесильного Бога нашего Иисуса Христа и молитвам пречистой владычицы нашей Богородицы и молитвам и помощи великого архистратига Михаила и всех святых, и всех русских чудотворцев и наших заступников и помощников молитвам, благочестивые наши государи и великие князья со своим православным воинством одержали верх в битве с нечестивыми.»
Головня поднял удивленное лицо на князя.
— Ты чти, чти.
«И услышав от благочестивого государя и великого князя Дмитрия Юрьевича такие его речи, и узнав о таком его желании и рвении пострадать за православие, все прославили Бога и пречистую Его мать, и великих чудотворцев русских за то, что даровал Бог дерзновение и ум благочестивому государю и великому князю, так же как
— А само взятие-то где? — простодушно спросил Илюха.
— А нету, — сумрачно заметил великий князь. — Так Пахомий написал, что мы с братом Дмитрием только и делали, что молились и желали пострадать. А потом Казань божьим соизволением сама взялась.
— Без Божьего соизволения не смогли бы… — полувопросительно возразил стольник.
— Верно, но написано так, что ничего больше делать и не надо, только помолись — и город сам падет! А кроме наших молитв там еще и русские люди ратились, и многие труды совершали. Коли писать о взятии, то без этого никак нельзя, а мних сей того не понимает. Вот пусть поживет вдали, послушание исполнит, подумает да поймет, что на бога надеяться надо, да самому плошать негоже.
— А, вроде ссылка, как иноку Меркурию?
— Правильно мыслишь. Инок Меркурий сейчас в Перми Великой, большие дела делает. Пушки твои из меди отлиты, что там добыли, и в том есть заслуга Меркурия.
Так и двинулся Илья на полночь. Только сперва наказную грамоту переписал — все, что с него князь потребовал, своими словами изложил. Сумел не как раньше, со второго или даже третьего раза, а с первого, за что князь похвалил, сказав непонятно «Молодец, растешь!». А какой Илюха молодец, коли давно женатый, да и не растет он уже лет десять?
Обоз с хлебом, монахи с послушниками, мастеров десяток, припас зелейный, припас корабельный, канаты смоленые, полотна зубчатые лес тереть, пушки, полсотни воев, да крестьян человек сто, на поселение. Большое хозяйство, за всем усмотри, всех обиходь, все сбереги…
Хлопот множество, зато и опыт будет. А там, коли наказ в точности сполнить, размечтался Илюха, и поставит великий князь на новый разряд воеводой. И наверняка не на Берег, а опять на полночь — в Вологду или Белозерск.
И не дай Бог раньше времени сцепиться в драку с новгородцами. Гни свое, не допускай порухи выгоде великого князя, но — мирно. А коли новгородцы начнут жалится, что меховая рухлядь вздорожала и не хватает им денег товар скупать, втихую советуй в Крестовоздвиженском братстве займовать. Или пусть к Шемяке идут, он всегда за Новгород ратует.
По летнему времени шли реками, да с большим грузом оно и легче. Поначалу Волгой вниз, по синей быстрой воде, а потом Шексной вверх, до кровавых мозолей стирая руки на веслах. Мимо лесов, росчистей и деревенек по берегам, под необъятной синью неба и золотым солнцем, пугая зверье на водопое и перекидываясь словом-другим с крестьянами в прибрежных полях и лугах. Аким-татарчонок, коего, как и Затоку, Илюха держал при себе, дважды навскидку бил оленей и оба раза попал, поели на стоянке свежатинки.
Но как ни гляди, как ни старайся, все равно какое неподобие да выйдет — у самого Никольского лодейщики недоглядели, напоролись на встречную корягу да утопили насад. Кто плавать умел, выбирался сам, а пяток иноков так баграми цепляли за за подрясники и выдергивали из воды. Сряды изорвали немало, полста мешков с хлебом утопили, но хоть все живы. С матерком поделились сухой одежкой да сразу на весла — греться, а там и к Никольскому пристали, где и обсушились у давнего знакомца Есипа Пикина.