Полудержавный властелин
Шрифт:
Из Твери, где встречали Пасху у Бориса Александровича, разослали приказы по разрядам. Шемякинские занимают Великие Луки и Холм, мои, следом за поездом — Торжок и Волочок. Ушел приказ и Федору Палецкому в Белозерск перенимать Свирь, и в Устюжну и прочие города, посады и остроги — задерживать все новгородские обозы с рухлядью, как еще месяц начали двинские воеводы.
Но чем ближе мы подбирались к вечевому городу, тем больше меня колотил мандраж. Черт его знает, как там выйдет, может, вообще зарежут между делом шильники новгородские.
— Как думаешь, сдюжим? — не выдержал я на валдайском переходе.
— А какие у нас
— Ну да, разногласия по аграрному вопросу, — нервно хохотнул я, — кто кого в землю закопает.
Но как-то осознание что обратной дороги нет, подуспокоило, в конце-то концов, если мы не подгребем Новгород, все прочие усилия пойдут прахом. Не знаю уж, сколько раз мы в пути и на ночевках перебирали заемные грамоты и пересчитывали промосковскую партию, но по всему выходило, что шансы весьма и весьма велики.
А вот цидулки о состоянии дел в торговой республике, наоборот, заставляли дергаться. Ожидаемо воду мутили бояре Неревского конца, имевшие большие владения на Двине, но с каждым днем идея позвать на княжение Шемяку находила все больше сторонников. Раньше еще можно было позвать князя из Литвы, дак теперь из Литвы как раз Шемяка! Просвещенное боярство мыслишку позвать княжить кого из немцев или свеев обсуждало втихомолку, справедливо опасаясь, что простой люд не примет латинян. А когда простой люд сильно против, можно легко отправится башкой вниз с Великого моста!
Для релаксации я взял за правило с утра скакать вперед и потом долго стоять, глядя, как мимо идет великокняжеское войско. Вот димины пикинеры, вот московский городовой полк, вот пищальники — вся пехота на санях, чтобы ноги не бить. Вот дворы князей и бояр, в разномастной одежде и вооружении, вот новые разряды, уже более-менее однородные, вот краса и гордость — пушкари во главе с Басенком и пушки, укутанные точно так же, как и сани с припасом. Вот десятники в зеленых башлыках, вот сотники в синих, вот большие воеводы в красных, и прапорцы у них тоже в цвет. Вокруг шныряли конные разъезды и дозоры на лыжах, князь Оболенский вел, как на войну, сторожась по-взрослому. Нда, тысячи четыре, да охрана караванов, да Димины новгородцы…
Да договор с Ганзой, заключенный по требованию новгородцев. По нему немцы снимали блокаду Нарвы и делали послабления в торговле, а мы обязались снизить цену на русские товары. Учитывая, что именно это мы и задумывали, ганзейцам, хоть и с трудом, но удалось нас «уговорить».
Собственно в Новгород нас не пустили — встали, как и положено князьям, на Городище, выше Торговой стороны по Волхову. Здесь типа все князья стояли, от Рюрика начиная. Ну что же, и нам не зазорно.
В приготовленных к приему княжеских теремах еще не просохли вымытые полы, дворские таскали по лестницам сундуки и справу, обустраивая быт, а я по давней привычке забрался на самую верхотуру, на башню под лемеховой крышей. Там, вдали, верстах в двух-трех по реке, над стенами Детинца сиял золотом шлем Святой Софии, а в другой стороне раскинулся заснеженный Ильмень, должный вот-вот взорваться ледоходом. Стоял, дышал, успокаивался — как оно все обернется…
В город попали на следующий день, показаться, да по обычаю помолиться в старейшем соборе. Ехали плотно, бок о бок, Вакула и Волк чуть позади, дале стена диминых воев — у них опыта побольше, чем у моих.
Проезжали кипящий торг, на котором временами
— Глянь, Шемяка! И Василий!
Большая часть скидывала шапки, часть нет.
Скрипели забившимся между плах снегом деревянные мостовые, высились каменные церкви, ставленные иждивением не князей и не бояр, а торговых людей или даже черных, собравших деньги всем концом. Вдоль улиц стояли сверху донизу покрытые узорной резьбой богатые дома такой высоты, что София лишь изредка проглядывала в просветах.
Архиепископ на молебне возгласил, как положено, за великих князей, но потом молча сунул руку для поцелуя и удалился, не дав благословения.
— Доиграется Евфимий, — тяжело заметил Дима.
— Да они все тут доиграются, — закипала во мне боевая злость.
Вернулись из Детинца на Торговую сторону и разделились: Дима отправился по купцам и своим контактам, а я — на Городище, куда вскоре потянулась очередь интересантов.
Первым приехал знакомится Овинов.
Вошел солидно — мужчина в теле, окладистая борода с проседью, взгляд жесткий. Разодет так, что не сразу поймешь, кто тут князь — я-то в своем обычном, без золота и шитья, а Григорий Евсеевич в соболиной шубе поверх скаратного бархата ферязи, с унизанными жемчугом наручами. Впрочем, как только увидел, что моя свита без шуб, свою тоже скинул на лавку, сел, сложив на столе руки в массивных золотых перстнях.
— Передрались все, от бояр до концанских, уличы которуют! — начал он после положенных приветствий, новгородским говорком, не различающим «ц» и «ч».
— В чем суть раздора?
— В цем… Одни бают, цто надо Двину и волости заволчьские вертать и для того князя искать. Другие цто с тобой мир нужен. Третьи власти или своего прибытку хотят, впроцем и остальные тож…
— В мутной воде рыбки наловить?
— Так, — усмехнулся боярин.
— А ты что же?
— А я мыслю, цто надо в единое государство совокупляться — Москва, Литва Шемякина, да Новгород, тогда преград нам не будет.
— И кто же против?
— Неревские, у кого владения по Двине. Больше в том конче, но есть и в Плотниках и в Славне, и в Загородном.
А у самого боярина села да промыслы в Обонежской и Водской пятинах. И торговые интересы в Полоцке, Москве и Нарве, оттого-то он и держит руку Шемяки.
— Выкрикнут князь-Дмитрия на вече?
— Выкрикнуть-то выкрикнут, а вот поставят ли, то неведомо. Но, мню, поставят.
Наутро на Торговой стороне, на Ярославовом дворище, у Торга, ударили в вечевой колокол. Сбежался, почитай, весь город — и сам Торг, и соседние улицы запрудила толпа, по Великому мосту валом катились от Детинца жители Софийской стороны, вжимая друг друга в перила до матерной брани, до треска дерева.
— Не можем насилия терпеть от Москвы, оже отняли у Святой Софии и Господина Великого Новгорода пригороды и волости, нашу отчину и дедину!
— Князь-Дмитрия звать, силы ратной у его много, против Василья защитит! А инаце и городу конечь!
— Дмитрей на дворе великого князя Ярослава стати требует! Да черный бор ему, да судное, да право землю купляць!
— Не дай Бог рати с низовскими, монастыри да пригороды пожгут, цто делать будем?
— Пять тысяц молодчов наберем!
— А у низовских вдвое!