Полудочка
Шрифт:
– Да брось ты, Ксенька! – он потрепал ее по плечу. – Твой папа хитрый! Какой он хитрый?! Извини за прямоту…
Перед глазами чернел «Магнат», спаренный с CD– проигрывателем дизайна «суперслим».
– Все его приспособленчество – это слушать Аркашу Северного на технике класса «hi– end».
– Дядя Слава, я вас умоляю… – Ксенька вздохнула. – Мой папа такой приспособленец, какой вам и не снился.
– В каком смысле?
– В том, что при вас под вас подлаживается, без вас над вами посмеивается. То есть даже издевается.
– Посмеивается? – переспросил он. – Почему посмеивается?
– Не знаю. Наверное, завидует. Все время критикует ваши дела, ваши машины. И часто говорит: «Слава кладет все яйца в одну корзину, рано или поздно останется среди разбитой скорлупы».
– Даже так?
– Еще и не так. Когда вы пригнали из Москвы этот новый джип, папа сказал, что ну вот, теперь как в песне – «впереди на аргамаке Шайморатов-енарал»!
– Ну и что, – Ганцев усмехнулся. – Командир башкирской кавдивизии генерал Шаймуратов был достойным человеком. Вот если бы твой папа сравнил меня с каким-нибудь патлатым задротом вроде Филиппа Киркорова, тогда стоило обижаться.
– Эх, дядя Слава, дядя Слава!
Голос Ксеньки звучал умудренно.
– Какой вы наивный, боже мой. Как в том анекдоте: «Мля, так что, выходит, и Деда Мороза тоже нет?!» Посмотрите наконец правде в глаза. Папа вас использует и ничего не отдает взамен.
– Использует?
Ганцев подумал о линолеуме в передней, вспомнил слова Виктора о том, что он хочет поменять внутренние двери на массив, и опять не откажется от бесплатной доставки транспортом его фирмы.
Девчонке, не было смысла что-то придумывать, намеренно ссорить своего отца с Ганцевым, который уделял их семье почти столько же внимания, сколько своей.
Но не хотелось верить в ее правоту.
– Ну да, – ответила она, снова переворачиваясь на спину. – Мы к вам и вы к нам ходим часто, да?
– Да, конечно.
– Чем вы угощаете нас?
– Чем? ну, ясно чем. Красной рыбой, запеченными ребрышками, оливками…
– И этими… памперсами.
– Каперсами, – поправил он.
– Ну да, каперсами, все время путаю… – Ксенька вздохнула. – А чем кормит вас мой папа?
– А чем он нас кормит?
– Полувареной колбасой и хорошо, если к ней жареная картошка.
– Послушай, Ксеня… – попытался возразить Ганцев.
– Даже слушать не хочу, – отрезала она. – Если вы слепой и не видите того, что на самом деле. Закрыли тему моего папы. Но с мамой я бы вам рекомендовала замутить. И ей радость и вы бы наконец потрогали ее коленки.
– И ты меня не станешь ревновать, если я… замучу с твоей мамой? – спросил он.
Отношения с девчонкой развивались быстро, возможными сделались любые вопросы.
– Не-а. Что к ней ревновать? У вас все равно с ней ничего не выйдет. Мама холодная, как бочка с селедкой. Она даже папе ни разу в жизни не изменяла, слишком любит себя, чтобы напрягаться.
– А ты, выходит, горячая и напрягаешься?
– А вы еще не поняли?
– Понял, к сожалению.
– А почему к сожалению, дядя Слава? Вам со мной не хорошо?
– К сожалению потому, что мне с тобой слишком хорошо.
– Мне с вами еще лучше, но я не понимаю, почему вам хорошо со мной. Я, конечно, уже давно догадываюсь, что с тетей Ритой у вас…
Замолчав, она пристально посмотрела ему в глаза.
– Правильно догадываешься, – после паузы ответил Ганцев. – Ты вообще не по годам догадливая.
– Но вы такой красивый, умный, богатый. Вам только два раза свистнуть, третий раз уже не нужно, слетится целая стая, разве нет?
– Пожалуй, и в этом ты права.
– Так почему вам хорошо со мной и почему вы приехали сегодня ко мне, а не к другой девчонке? У меня же ничего нет: титьки никакие, попа с кулачок…
– Насчет титек… – он вздохнул. – Иди сюда, я их поцелую.
– Поцелуете, еще успеете, – Ксенька отвела его руки. – Только скажите все-таки, почему к сожалению?
– Потому что у нас с тобой нет будущего.
Она молчала, слушала внимательно.
– То есть у тебя оно есть, а у меня нет.
– Почему у вас нет?
Разговор с девчонкой – каких Маргарита, вошедшая в возраст женской нетерпимости, называла непечатно – вышел на момент истины.
С Виктором они не затрагивали подобных тем, ограничивались техникой и хозяйством, других друзей он не имел.
И сейчас Ганцев разговаривал сам с собой, девчонка была лишь отражением.
Но в глупышке ничего не смогло бы отразиться.
Несуразная Ксенька оказалась настолько умной, что он ощущал себя ее ровесником. Точнее – ее равной себе.
– Потому что, Ксеня, жизнь – это до сорока лет. После сорока – уже не жизнь, а борьба организма между оставшимися желаниями и сократившимися возможностями.
– У вас, дядя Слава, я как-то не заметила, чтобы что-нибудь сократилось, – возразила Ксенька.
– Это тебе показалась. На самом деле у меня сейчас только настоящее. Точнее, удерживание на высоте момента. Будущего у меня уже нет.
– А у меня? У меня какое будущее?
– У тебя вся жизнь. Семья, дети, карьера. Прежде всего – окончить школу. Что, кстати, собираешься делать дальше? Или еще не думала?
– Давно придумала. Я люблю математику, люблю размышлять еще с тех пор, как вы научили меня играть в шашки. Кстати, с десятого класса мама перевела меня в математическую школу.