Полудочка
Шрифт:
Разворачиваясь в обратный путь, еще не привыкнув к габаритам «Хаммера», он задел задним бампером какую-то бетонную надолбу.
Сейчас на богатом красном фоне зияла уродливая царапина – прочерченная до белой грунтовки и напоминающая ссадину на душе невинной девственницы, соприкоснувшейся с реальной жизнью.
Ксенька таковой не являлась… впрочем, она тут была не при чем.
Царапину следовало устранить, пока она не пошла глубже.
Все подобные проблемы Ганцев решал в автосалоне «Опель»,
Сейчас ремонт предстоял небольшой, Ганцев решил, что его можно сделать за свой счет, минуя КАСКО.
Встреча с китайцами – умноженная на утренние хлопоты вокруг обещанного Ксеньке компьютера – отодвинула решение вопроса на день.
Мальчишки видели эту царапину и сейчас смеялись над Ганцевской неумелостью.
Подумав об этом, он усмехнулся. Россияне водили машины, как питекантропы, ежедневно оббивали их обо все, что можно. Никого не интересовала царапина, они просто разглядывали джип, единственный в городе.
На асфальте перед парковкой можно было прочитать полузатертую надпись белой краской:
С ДНЮХОЙ, КСЮХА !
Кругом стояла тишина, лишь за спиной на торцовой стене глупо щелкали китайские часы в виде тарелки с парой нарисованных рыб.
Ганцев вздрогнул, ощутив тепло чужого тела.
– Ксеня, – строго проговорил он. – Прекрати.
В ответ что-то зашуршало.
– Ксения, ты поняла, или нет?
– Поняла, дядя Слава.
Окно слабо отражало обоих.
В коротком цветастом халатике Ксенька казалась наивной.
А он – бруталом, каким не был.
И, самое главное, Ганцев не мог понять, каким образом вместо того, чтобы возвращаться в офис, он позвонил коммерческому директору Георгию, велел разбираться с китайцами самостоятельно, пересел на водительское место и приехал сюда.
– Ксеня, тебе шестнадцать лет, – устало сказал он. – После того, что произошло, я являюсь уголовным преступником. Если кто-то об этом узнает, мне светит статья.
– Фигня, дядя Слава, – возразила полудочка. – Вы отстали от жизни и в ней не ориентируетесь. Если сегодня сажать всех, кто занимается сексом раньше восемнадцати лет, город опустеет, а тюрьмы лопнут.
Он не ответил, не зная, чем крыть Ксенькину аргументацию. Возможно, она в чем-то была права.
– Мы живем в троглодитской пещере, дядя Слава. Законы тут пишут школьные кошелки в вязаных кофтах. А в американских колледжах все трахаются с двенадцати лет и еще никто не умер.
С подоконника ему заглядывали в глаза нежные, звездчатые белые цветы.
Элла обожала домашние растения, ухаживала за ними любовно и у нее круглый год что-нибудь цвело или здесь, на кухне, или в Ксенькиной комнатке или в большой общей.
– И
– Ты не развратная, – перебил Ганцев. – Ты…
– Это так, – не давая говорить, возразила Ксенька. – Так и есть. Но я где-то читала, что нельзя остановить время, даже если сломать часы. Жизнь бежит вперед и не зависит от нас. Пройдет три года – всего три года, какая-то тысяча дней! – и мне исполнится восемнадцать. Станет плевать на все эти глупые законы, со мной можно будет трахаться хоть на ресепшен «Президент-отеля», и никто слова не скажет!
– А причем тут ресепшен?
– Кожаные диваны, на них удобнее, чем дома на кровати.
– Ты что, там бывала?! – ужаснулся он. – Как тебя занесло в отель?
– Никак, – коротко ответила Ксенька. – Эту тему развивать не будем. Если вы узнаете, где я бывала, отвернетесь от меня и больше ко мне не приедете.
– Ксеня, я и сегодня не собирался приезжать к тебе, – соврал Ганцев. – Я поехал домой, потому что забыл кое-какие документы, но…
– Но все вышло к лучшему, – продолжила она и обняла его из-за спины.
– Я… – возразил он, пытаясь расцепить ее руки. – Скажи хотя бы, тебе… тогда не было больно?
– Да ну вас, дядя Слава…
Сцепление стало еще более крепким.
– Вы такой нежный… никакого сравнения с моими озабоченными ровесниками. С вами…
Ксенькин голос прервался.
Ганцев смотрел на свой джип и ощущал томление.
Все являлось категорически недопустимым. Маргарита, Элла, Виктор и даже отключившийся Артемий – которого жестоко вырвало на крыльце подъезда, когда Ганцев тащил его к лифту – молча кричали, что происходящее лежит за рамками.
Но рамки устанавливал неизвестно кто, и он понимал, что сопротивление бесполезно.
– Что вы замолчали, дядя Слава, – сказала девчонка, прижавшись головой к его плечу. – Мне так нравится слушать ваш голос.
– А мне – твой, – признался Ганцев и повернулся к ней.
В этом чертовом халатике, кокетливом домашнем платье, Войтович-младшая была очень женственной.
И было незачем жить, не обладая ею.
– Дядя Слава… – заговорила Ксенька.
Не давая ей говорить, в кармане халата закукарекало.
– Извините, – сказала она и вынула телефон.
– Извиняю, – ответил он, не понимая себя.
– Да. Нет. Нет, говорю тебе, – жестко бросила Ксенька в ответ на глухо булькающий голос. – Ты что, не понял? Нет, я сказала, я занята. Вообще занята. Ты понимаешь по-русски, вообще? Все, отвянь, мне некогда.
Дав отбой, она выключила аппарат и бросила его на кухонный стол.
Стекло было разбито, Ганцев подумал, что после компьютера следует подарить девчонке хороший мобильник.
– Теперь все, дядя Слава, я в вашем распоряжении, – сказала она.