Полудочка
Шрифт:
Места были заливными, насыпь дороги поднималась до небес. Тяжелый джип стоял, опасно накренившись под углом к горизонту. Было страшно думать о возможных последствиях.
– Ксенька… – выдохнул Ганцев. – Ты больше так не делай!
– Дядя Слава, я… – заговорила девчонка плачущим голосом.
– Мы тебя предупреждали, – сладко проговорила Войтович-старшая.
– Элка, не будь – как говорил один мой друг, мудрый старый еврей – «умной, как моя жена потом», – ответил он. – Твоя дочь ни в чем не виновата.
– Ну конечно, – ответил Виктор. –
– Но мог только так, – констатировала Маргарита. – Ганцев, я тебе поражаюсь. Чем дальше живешь, тем больше дуреешь.
– Дядя Слава… – опять заговорила Ксенька.
– А если бы мы перевернулись и грохнулись бошками о крышу?! – неожиданно перебил Аркадий. – Меня и так чуть шезлонгами не задавило.
– Но ведь не задавило же! – возразил Ганцев.
– Дядя Славочка, – дрожащим голосом повторила девчонка. – А что мне теперь делать? Я чуть не разбила вашу новую машину…
– Ничего, Ксеня, – ласково ответил он. – Ничего. С кем не бывает? Сейчас выну тебя из кабины и сяду сам. Выедем отсюда и поедем дальше.
Полудочка молчала и всхлипывала.
Ганцев протянул руку, погладил ее по искусственно состаренной голове.
– Мы вам не мешаем? – раздался сзади голос жены.
Не отвечая, он полез наружу.
Когда Ганцев принимал Ксеньку с водительского места, та обняла его за плечи, приникла всем телом.
Это было смешно. И почему-то грустно.
2
В сосняке пахло старой хвоей. Тут могли водиться маслята, не будь эти края чрезмерно посещаемы горожанами, рвущимися на природу.
Правда, мусора, бумажек, бутылок и пивных банок кругом не валялось, отдыхавшие прибирались за собой.
Наверху яростно сияло субботнее солнце, внизу было приемлемо, хоть и по-летнему тепло.
Жужжали земляные осы, тихонько скрипели ветки – стучали, задевая друг о друга – но в целом тут стояла тишина.
Время от времени где-то неподалеку постукивал дятел, на душе у Ганцева дрожал тихий уют.
Он сидел в шезлонге между чешуйчатыми стволами и наслаждался ощущением одиночества неподалеку от людей.
На краю сосняка зеленели сумрачные папоротники, дальше колыхалось белопенистое море – там цвели зонтичные растения, ветер гнал волны сладкого аромата.
За зонтиками вздымался пригорок, поросший низкой травой и мелкими фиолетовым цветами.
Это было излюбленным местом их пикников.
На пригорке стояли еще два шезлонга. Маргарита Ганцева и Элла Войтович, намазанные кремом то ли против, то ли для загара, раскинулись под солнцем и о чем-то тихо переговаривались.
Ближе к распадку, по дну которого тек извилистый ручей, росло несколько высоких раскидистых берез. Сосновые стволы заслоняли обзор, но Ганцев знал, что там разложен стол, а у одноразового мангала колдует над шашлыками Виктор.
Жизнь была прекрасной, хотя и слегка удивительной.
Сейчас он уже не понимал, как мог доверить девчонке новенькую машину стоимостью в три миллиона. «Хаммер» оставался «Хаммером», но обочина – обочиной; при быстром спуске по касательной даже
Но все обошлось, красный «Титаник» – несокрушимый и без единой царапины – стоял у берез, отдыхая в тени.
Не стоило сожалеть о том, что было – тем более, о том, чего не было. Он никогда не смотрел назад.
Пикник с друзьями обещал радость. Она не омрачалась даже тем, что остальным предстояла выпивка, а Ганцева сковывал руль. Тут тоже все оставалось впереди.
Сам он не имел склонности ни к чему, кроме бизнеса и автомобилей, но Виктор который год перестраивал дачу, доставшуюся от тестя, и божился, что следующим летом она будет готова ко всему. Под «всем» подразумевалась возможность приезжать семьями, есть шашлыки, париться в бане, пить водку, а потом ночевать со всеми удобствами.
Маргарита с Эллой были лучшими школьными подругами, Войтовичи и Ганцевы жили в соседних кварталах, на смежных улицах: Академика Королева и Космонавта Юрия Гагарина.
Виктор считался его другом, других близких друзей не имелось.
Элла не очень любила Ганцева, в разговоре подсыпала колкости. Но он терпел ее общество, поскольку был снисходителен ко всему белому свету. Кроме того, ему нравились Эллины колени. Большие, гладкие, полушаровидные – как фары грузовика «ЗиЛ-150», скопированного с американского «Студебеккера». Ганцев не строил планов, но эстетическое удовольствие от женского тела было одной из приятных составляющих жизни.
Сама Маргарита – высокая, прекрасно сложенная – могла дать кому угодно сто очков вперед. Ее большая крепкая грудь была предметом гордости и зависти; Войтович засматривался на нее точно так же, как Ганцев – на коленки Эллы.
Вероятно, в том заключалось мировое равновесие.
На природу они выезжали по инициативе Ганцева; Виктор не проявлял активности, только присоединялся. Впрочем, все его машины были одинаково непригодными для вылазок в полудикие места.
Войтович всю жизнь суетился на подхвате, ездил на ржавых колымагах российского производства, которые покупал за полцены подержанными у своих начальников. Он вызывал сочувствие, порою даже жалость.
Брак Ганцевых был вторым у обоих.
Энергичная и открытая на первый взгляд, Маргарита жестко отъединилась от прошлого и не любила рассказывать о себе прежней. Ее родители давно развелись, с новыми семьями разъехались по разным городам – Маргарита не общалась с ними и даже не поздравляла с праздниками. О первом муже своей второй жены Ганцев ничего не знал.
Первый, весьма короткий, его брак вспоминался, как тряска по булыжной мостовой. Нынешний оказался спокойным. Правда, в покое иногда ощущалось равнодушие, но иного не могло быть у людей, которые прожили вместе двадцать лет. Сексом они занимались редко, в последние годы жена стала спать в ночной рубашке. Но это не мешало признавать главное качество Маргариты: с ней было надежно.