Полудочка
Шрифт:
Места были заливными, насыпь дороги поднималась до небес. Тяжелый джип стоял, опасно накренившись под углом к горизонту. Было страшно думать о возможных последствиях.
– Ксенька… – выдохнул Ганцев. – Ты больше так не делай!
– Дядя Слава, я… – заговорила девчонка плачущим голосом.
– Мы тебя предупреждали, – сладко проговорила Войтович-старшая.
– Элка, не будь – как говорил один мой друг, мудрый старый еврей – «умной, как моя жена потом», – ответил он. – Твоя дочь ни в чем не виновата.
– Ну конечно, – ответил Виктор. –
– Но мог только так, – констатировала Маргарита. – Ганцев, я тебе поражаюсь. Чем дальше живешь, тем больше дуреешь.
– Дядя Слава… – опять заговорила Ксенька.
– А если бы мы перевернулись и грохнулись бошками о крышу?! – неожиданно перебил Аркадий. – Меня и так чуть шезлонгами не задавило.
– Но ведь не задавило же! – возразил Ганцев.
– Дядя Славочка, – дрожащим голосом повторила девчонка. – А что мне теперь делать? Я чуть не разбила вашу новую машину…
– Ничего, Ксеня, – ласково ответил он. – Ничего. С кем не бывает? Сейчас выну тебя из кабины и сяду сам. Выедем отсюда и поедем дальше.
Полудочка молчала и всхлипывала.
Ганцев протянул руку, погладил ее по искусственно состаренной голове.
– Мы вам не мешаем? – раздался сзади голос жены.
Не отвечая, он полез наружу.
Когда Ганцев принимал Ксеньку с водительского места, та обняла его за плечи, приникла всем телом.
Это было смешно. И почему-то грустно.
2
В сосняке пахло старой хвоей. Тут могли водиться маслята, не будь эти края чрезмерно посещаемы горожанами, рвущимися на природу.
Правда, мусора, бумажек, бутылок и пивных банок кругом не валялось, отдыхавшие прибирались за собой.
Наверху яростно сияло субботнее солнце, внизу было приемлемо, хоть и по-летнему тепло.
Жужжали земляные осы, тихонько скрипели ветки – стучали, задевая друг о друга – но в целом тут стояла тишина.
Время от времени где-то неподалеку постукивал дятел, на душе у Ганцева дрожал тихий уют.
Он сидел в шезлонге между чешуйчатыми стволами и наслаждался ощущением одиночества неподалеку от людей.
На краю сосняка зеленели сумрачные папоротники, дальше колыхалось белопенистое море – там цвели зонтичные растения, ветер гнал волны сладкого аромата.
За зонтиками вздымался пригорок, поросший низкой травой и мелкими фиолетовым цветами.
Это было излюбленным местом их пикников.
На пригорке стояли еще два шезлонга. Маргарита Ганцева и Элла Войтович, намазанные кремом то ли против, то ли для загара, раскинулись под солнцем и о чем-то тихо переговаривались.
Ближе к распадку, по дну которого тек извилистый ручей, росло несколько высоких раскидистых берез. Сосновые стволы заслоняли обзор, но Ганцев знал, что там разложен стол, а у одноразового мангала колдует над шашлыками Виктор.
Жизнь была прекрасной, хотя и слегка удивительной.
Сейчас он уже не понимал, как мог доверить девчонке новенькую машину стоимостью в три миллиона. «Хаммер» оставался «Хаммером», но обочина – обочиной; при быстром спуске по касательной даже культовый джип мог опрокинуться. И, будучи честным перед собой, Ганцев помнил, что после того, как он выбрался обратно на дорогу, под рубашкой между лопаток тех нехороший пот.
Но все обошлось, красный «Титаник» – несокрушимый и без единой царапины – стоял у берез, отдыхая в тени.
Не стоило сожалеть о том, что было – тем более, о том, чего не было. Он никогда не смотрел назад.
Пикник с друзьями обещал радость. Она не омрачалась даже тем, что остальным предстояла выпивка, а Ганцева сковывал руль. Тут тоже все оставалось впереди.
Сам он не имел склонности ни к чему, кроме бизнеса и автомобилей, но Виктор который год перестраивал дачу, доставшуюся от тестя, и божился, что следующим летом она будет готова ко всему. Под «всем» подразумевалась возможность приезжать семьями, есть шашлыки, париться в бане, пить водку, а потом ночевать со всеми удобствами.
Маргарита с Эллой были лучшими школьными подругами, Войтовичи и Ганцевы жили в соседних кварталах, на смежных улицах: Академика Королева и Космонавта Юрия Гагарина.
Виктор считался его другом, других близких друзей не имелось.
Элла не очень любила Ганцева, в разговоре подсыпала колкости. Но он терпел ее общество, поскольку был снисходителен ко всему белому свету. Кроме того, ему нравились Эллины колени. Большие, гладкие, полушаровидные – как фары грузовика «ЗиЛ-150», скопированного с американского «Студебеккера». Ганцев не строил планов, но эстетическое удовольствие от женского тела было одной из приятных составляющих жизни.
Сама Маргарита – высокая, прекрасно сложенная – могла дать кому угодно сто очков вперед. Ее большая крепкая грудь была предметом гордости и зависти; Войтович засматривался на нее точно так же, как Ганцев – на коленки Эллы.
Вероятно, в том заключалось мировое равновесие.
На природу они выезжали по инициативе Ганцева; Виктор не проявлял активности, только присоединялся. Впрочем, все его машины были одинаково непригодными для вылазок в полудикие места.
Войтович всю жизнь суетился на подхвате, ездил на ржавых колымагах российского производства, которые покупал за полцены подержанными у своих начальников. Он вызывал сочувствие, порою даже жалость.
Брак Ганцевых был вторым у обоих.
Энергичная и открытая на первый взгляд, Маргарита жестко отъединилась от прошлого и не любила рассказывать о себе прежней. Ее родители давно развелись, с новыми семьями разъехались по разным городам – Маргарита не общалась с ними и даже не поздравляла с праздниками. О первом муже своей второй жены Ганцев ничего не знал.
Первый, весьма короткий, его брак вспоминался, как тряска по булыжной мостовой. Нынешний оказался спокойным. Правда, в покое иногда ощущалось равнодушие, но иного не могло быть у людей, которые прожили вместе двадцать лет. Сексом они занимались редко, в последние годы жена стала спать в ночной рубашке. Но это не мешало признавать главное качество Маргариты: с ней было надежно.