Полукровка
Шрифт:
– Извини, – пробормотал Степаныч. – Ну, пошли, что ли.
Город выглядит заброшенной свалкой – уродливые здания из корабельной брони, обезображенные какими-то пристройками катера, узкие проходы… бррр! Мои спутники ориентируются в этом лабиринте с привычной уверенностью завсегдатаев, а мне жутко почему-то и тоскливо.
– Ого! Вот так встреча! – Прямо перед нами на узкую тропку вышел ханн, окинул нас медно-рыжим взглядом, оскалился. Густая рыжая шерсть, хищные глаза, короткие шорты, рваные и потертые, на узком ремне – явно самодельный нож. Воин. «Не люблю», – передернулось что-то внутри меня. – Странная у тебя сегодня компания, Илья Степаныч. Альо Паленые Усы!
Он знает меня, поняла я. Он меня знает!
– Прости, воин, – осторожно сказала я. – Наверное, мы встречались? Только я не помню этих встреч. И тебя не помню…
– Не помнишь? – переспросил ханн.
Степаныч протиснулся между нами, подхватил ханна под локоток:
– Пойдем-ка, друг дорогой, с дороги подальше. Поговорим.
– Я пойду, Степаныч? – нетерпеливо спросил Свантесон.
– Иди, иди. У Эльзы встретимся. Так что, Ран?
– Есть здесь недалеко подходящее местечко, – не слишком уверенно предложил ханн.
– Ну так веди, – Степаныч оглянулся и поморщился. – А то торчим столбами у всего города на виду.
Мы шли недолго. Протиснулись между кучей какого-то трухлявого хлама и пластиковой стеной пивнушки (ничем иным, судя по вони, это быть не могло). Пересекли пустырь, где трое оборванцев с тусклыми лицами суетились у плюющегося голубыми искрами костра. Перелезли невысокую, в мой рост, стену, склепанную из рваных кусков корабельных переборок.
И оказались совсем в другом городе.
Ровная, широкая и просторная улица. Одинаковые нарядные домики, одноэтажные, сваренные из молочнобелого металлопластика, с острыми крышами, с окнами, сверкающими зеркальным блеском анизоопта. И с обугленными скелетами деревьев у дверей.
И запах – легкий, едва уловимый запах давней смерти.
Степаныч присвистнул.
– Люди к этой стене и не подходят никогда, – сказал ханн. – А я долго здесь лазил. Думал своих привести.
– И что? – рассеянно спросил Степаныч, присев на корточки и царапая ногтем покрытую мелкими трещинками плитку уличного покрытия.
– Раздумал. Муторно здесь. Да и дверь ни одна не открылась. Так ты правда ничего не помнишь? – ханн уставился на меня с наглой бесцеремонностью, и шерсть моя сама собой поднялась дыбом.
– Я помню, что мне никогда не нравилось, когда на меня так смотрят, – ответила я.
– Истинная правда, – фыркнул ханн. – Илья Степаныч, откуда она взялась?
– Нашли у поселка. Была не то без сознания, не то в шоковом состоянии, или и то и другое… я не вникал. Кое-что она вспоминает. Обрывками, кусочками. Но все, что мы знаем точно, – звать ее Альо, и она здорово говорит по-нашему.
– Еще бы! Ее отец – человек. Что ж… могу рассказать, Илья Степаныч. Она с полгода была моей соратницей, да и раньше я о ней слышал. Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. – Ханн отсалютовал и едва заметно, не показывая клыков, усмехнулся. – Хороший капитан, вынужден признать. Мы не любили ее. Она нас тоже. Конечно, так и должно было быть. Но работала она классно!
– Расскажи, – попросил Степаныч.
– Ты тоже этого хочешь, Зико Альо Мралла? – спросил ханн.
– Да, – прошептала я. – Пожалуйста.
И ханн рассказал.
Он говорил долго, и, если судить по его рассказу… ну, не знаю! Я не казалась себе такой уж… таким крутым профи. Да и вообще, у меня так и не возникло ощущения, что речь идет в самом деле обо мне. Слушать ханна интересно, конечно. Так же интересно, как Деда или Саню Хохла. Но примерить Альо из его рассказа на себя я так и не смогла. Нет, я пробовала! Закрыв глаза, я пыталась вспомнить… или хоть представить! – огненную планету Pax, ханнскую станцию, базу пещерников, охладители… нет, ничего у меня не получалось. Я даже не смогла вспомнить, как эти самые пещерники выглядят. Больше того, я не представляла себе и капитана Теллу, с которым, если верить новому (или старому?) знакомцу, мы работали в паре. Все, чего я добилась, – вспышка слепящего света под веками и страх. Дикий страх, бросивший в дрожь и заставивший душу сжаться в безвольный комочек.
– Да-а, – протянул Степаныч. – Ты, оказывается, крутая девчонка, Альо. Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки… А сколько ей лет, Ран, ты знаешь?
– Откуда? – хмыкнул ханн. – Хотя… не больше пятнадцати наших, это точно. Ее мать… эй, Паленые Усы, что с тобой? Зико Альо Мралла, очнись! Скажи что-нибудь, ну?
Я сомневалась, послушается ли меня собственный язык. Но ханн схватил меня за плечи и начал трясти, а это совсем не то, что требуется мне на этот момент. Я изо всех сил постаралась овладеть непослушным языком и говорить если не связно, то хотя бы внятно.
– Мне страшно. Я… мне двадцать условных Нейтрала, я хотела сказать… не знаю, почему я вспомнила… но я хотела сказать, и мне стало так… так страшно! А потом…
Что случилось потом, я не смогла бы объяснить словами. Но ханн кивнул, как будто прекрасно все понял.
– Потом тебя ударили. Ну, не плачь. Все ведь уже прошло?
Я кивнула. Да, все прошло… кроме страха.
– Я рад, мой друг, что ты не агрессивен к ней сейчас, – тихо сказал Степаныч. – Признаться, я считал ханнов более закоснелыми в своих симпатиях и антипатиях.
– Враг моего врага – мой друг, – ответил ханн.
– А почему ты решил, что я – враг твоего врага? – спросила я. – Я твоего врага даже не знаю, да и своих, если они у меня были, забыла.
– Все мы здесь в одном положении, вот что я хотел сказать, Зико Альо Мралла. В воле Повелителей. Я здесь, и ты тоже здесь, чего ж еще? Мое имя – Мира Ран Шфархов. За возобновление знакомства, Три Звездочки!
Я неловко улыбнулась в ответ:
– За знакомство, Мира Ран Шфархов.
Ханн дернул усами. Сказал Степанычу:
– Над ней хорошо поработали. Что ж, пойдем отсюда.
Мы снова перелезли через стену, но теперь Мира Ран Шфархов повел нас другим путем. Вдоль стены, потом по узким закоулкам между кучами мусора, мимо похожих на склады ангаров (их охраняют, один из охранников махнул нам рукой, и Мира Ран Шфархов махнул в ответ), вдоль длинного навеса мастерской, где полно людей, но ни один даже не поднял на нас взгляда, через еще один пустырь, заляпанный черными пятнами кострищ. За пустырем теснятся дома, почти такие же, как в поселке – тоже, видно, переделанные из кают какого-нибудь лайнера. В один из них мы и вошли.