Полукровка
Шрифт:
Маша говорила искренне, делилась с ним своими сокровенными мыслями, но что-то двоилось, как тогда, когда она сдавала тот проклятый экзамен. Снова она как будто смотрела на себя со стороны. Одной половиной отлетевшей души чувствовала, что Юлий ее понимает, другой – подводила к книгам. Этот разговор он должен был начать сам.
– Вениамин не болтает, а действует. Я поняла – торгует книгами. Это важнее.
– Да, конечно, – Юлий чувствовал разочарование: в сущности, она так ничего и не сказала. Но в то же время
– Книги? – она переспросила и отвела глаза. Все шло по плану. Он начал сам. – Знаете, как-то не хотелось при всех... – по памяти Маша перечисляла названия. – Дело в том, что эти знакомые... они действительно собираются.
– Собираются? – Юлий обдумывал. – Значит, должны продавать, – огонек зажегся в его глазах.
– Продавать? – Маша изобразила удивление. – Да, наверное, я как-то не подумала. И что, вы бы купили?
– Конечно! – он закивал горячо.
– Хорошо, я поговорю, – она пообещала и свернула разговор.
– Как ваша рука? – Юлию стало неловко. Об этом следовало спросить раньше.
Маша пошевелила пальцами.
– Вообще-то еще побаливает.
Они пересекали двор-колодец. Сюда выходили зады продовольственного магазина. Вдоль стены – один на другом – стояли пустые деревянные ящики. Верхний ряд поднимался выше человеческого роста. «Интересно, как они ухитряются? Просто пирамида какая-то...»
– Не понимаю, – она оглядывала стену, – пирамида какая-то...
– Пирамида? – Юлий переспросил удивленно. – А... – он проследил за ее взглядом, – в смысле, пирамида? Простите, сразу не сообразил. Мне показалось... – Юлий усмехнулся, – вчера я сам думал про пирамиды, точнее, про Египет...
Ему хотелось сказать о том, что в последние дни он часто о ней думает.
– Дело в том... – Юлий замолчал, потому что чувствовал непонятную робость. Раньше такого рода признания давались легко. – Я перечитывал... в общем, про Египет. И вдруг наткнулся на фразу, не смейтесь, я, конечно, читал и раньше, но теперь, не знаю, другими глазами... И в этот момент я подумал о вас... Запомнил наизусть.
– Наизусть? – Маша обернулась удивленно.
По набережной канала они шли к Невскому.
Юлий остановился и поднял взгляд на купол Казанского собора:
– Вот ты полагался на опору, на эту трость надломленную, на Египет, а она, как обопрется на нее человек, вонзится ему в руку и прободает ее... Пожалуйста, не смейтесь, – он попросил жалобно.
Стянув с руки перчатку, Маша смотрела на тонкий, едва заметный шрам.
– Трость надломленную? – она повторила тихо.
– Да. Государство. Египет, – он подтвердил печально.
Маша надела перчатку и полезла в портфель:
– Вот, – она достала ручку и тетрадку. – Пожалуйста, напишите здесь. Слово в слово.
– Политэкономия социализма, – он прочел на обложке и, полистав,
На Невском Юлий предложил выпить кофе. Она отказалась.
Глава 15
На этот раз требовалось обдумать обстоятельно. Никакой самодеятельности. Главное – предусмотреть детали. От них зависел успех или провал.
Пропуск лежал на месте. Отложив пачку немецких требований, Маша задвинула тумбочку на место и прикрыла салфеткой. Хорошо, что на пропуске нет фотографии – она вспомнила свое школьное лицо.
«Вахтеру не до этого, разглядывать не станет», – высунув язык, она царапала лезвием. Новая цифра встала, как влитая.
Теперь следовало решить главное: сколько нести? Второго раза в любом случае, не будет.
Выкройку Маша прикинула на тетрадном листе: шить просто, но надо время. Для каждой книги нужен отдельный карман. Сняв с полки первую попавшуюся, она приложила: если выбирать не самые большие, поместится штук шесть.
О том, что дело опасное, Маша старалась не думать. Сосредоточилась на практической стороне: то о суровых нитках, то о куске бязи, спрятанной в мамином комоде, то о швейной машинке, которая стрекочет, как сумасшедшая...
«В открытую шить не получится – не может быть и речи».
В сущности, это было похоже на фартук. Примеряя перед зеркалом, Маша думала: «Поварской. Повара всегда оборачиваются: и сзади, и спереди...»
Фартук состоял из сплошных глубоких карманов.
Пошарив в гардеробе, она достала старый мамин плащ. Широкий, теперь таких не носят.
Она надела и осталась довольна: острые книжные углы сглаживались складками.
Оставалось выбрать время.
«Пятница. Самый подходящий день».
Перед выходными в хранилище не задерживаются. Старшая уходит последней. Младшие, правдами-неправдами, убегают не позже пяти.
«В половине шестого пройти через вахту. А если ктото навстречу? Вряд ли...»
Затем по служебной лестнице выйти в читательский коридор. Туда ведет дверь. Снять плащ, под видом читателя добраться до женского туалета. Там переодеться: черный халат поверх фартука, низко надвинутый платок.
В таком виде можно выходить свободно.
Без четверти шесть с тележками не ходят. Старшая сидит у себя, сверяет требования; дежурная, которая выходит в вечер, дожидается в закутке. Без пяти из читальных залов приносят заказы, забирают подобранную литературу.
«Следовательно, – Маша считала, загибая пальцы, – полных восемь минут».
За это время надо пробраться вдоль стеллажей и, дойдя до места, затаиться. Разложить по карманам – минутное дело. Старшая уйдет в шесть десять. Останется одна дежурная. Приняв заказы, возьмет тележку и углубится в штольни. Раньше половины обратно не появится.