Полуночное солнце (Сборник с иллюстрациями)
Шрифт:
Уильям все еще дежурил у дверей, когда Корриган отправился в аэропорт. Ожидая такси, вызванное швейцаром, Корриган поинтересовался: — Кстати, Уильям, у вас не было прапрадеда, который служил в клубе «Потомак» — или все-таки был?
— Нет, сэр. Не прапрадед, а прапрадядя. Его тоже звали Уильям, и он сражался в армии Севера. Его тяжело ранили в правую руку, поэтому он устроился сюда в качестве привратника. Несколько человек спрашивали меня, не работал ли здесь много лет назад другой Уильям. Я даже не знаю, почему. — На его морщинистом лице появилась улыбка. — Но когда вы ближе познакомитесь с клубом, вы поймете, как он захватывает. Кое-кто поговаривает, что у нас тут живут привидения,
Такси подъехало и остановилось перед клубом. Теперь это была хорошо освещенная улица, и Корриган безуспешно пытался разыскать фонарный столб, возле которого остановился экипаж, примчавшийся сюда из Театра Форда. Когда Корриган садился в машину, Уильям вручил ему какую-то карточку: — Это было в кармане того старинного костюма, который вы сдавали, поэтому я решил, что это принадлежит вам. Спокойной ночи, мистер Корриган.
Вскоре такси мчалось по гладкой улице, представлявшей деловую часть города. Вот показался Вашингтонский Монумент, теперь уже достроенный и освещенный во всю длину, а далеко впереди виднелись величественные колонны памятника Линкольну. Затем, когда они подъехали к мосту, ведущему в аэропорт, Корриган вынул карточку, полученную от Вильяма. Он намеренно порвал карточку напополам, затем еще и еще. На середине моста он выбросил клочки в окно машины. Подхваченные ветром, они перелетели через перила и полетели вниз, в широкое русло реки Потомак.
Эти летящие по ветру обрывки, уникальные для коллекционера, были единственным неиспользованным билетом на заключительное представление театра Форда 14 апреля 1865 года.
ТОЛЬКО ПРАВДА
О Гарвее Хенникате можно было сказать определенно — это был исключительный лжец. Когда он продавал очередной подержанный автомобиль, его вранье было самозабвенным, полным выдумки и не лишенным определенного шарма.
В автомобильном ряду о нем говорили, что он может продать все, что имеет, хотя бы два колеса, одну фару, одно целое стекло и видимость двигателя, причeм на всю сделку ему потребуется не больше десяти минут.
Большинство из его знаменитых сделок вне всякого сомнения недостоверны, но часть из них подлинна, поскольку я помню их лично.
Как-то раз он выудил старый танк «шерман». Купил его за двадцать пять долларов у торговца металлоломом. Гарвей установил его на большой деревянной платформе перед своими машинами и подал под соусом «Новинка недели». Теперь вы, возможно, спросите, кому, в здравом уме придет в голову купить танк весом в пятьдесят три тонны, с пушкой в придачу? — Все зубоскалы автомобильного ряда задавались тем же вопросом. Однако колымага была выставлена на продажу в четверг; а в 9.12 на следующее утро Гарвей толкнул ее за триста восемьдесят шесть долларов!
В то утро я случайно был поблизости, поэтому слышал часть торга.
— Видел ли ты когда-нибудь подобный клоповоз? Ну-ка, выведи эту малютку на шоссе и увидишь, как учтиво к тебе отнесутся! Ни одному придурку не придет в голову шалить с такой машиной! Амортизация? Да к черту! У меня есть четыре знакомых офицера в Объединенном комитете начальников штабов и приятель в ЦРУ, который перегоняет такие штучки в Пентагон и обратно. Модели-то не меняются, поэтому эта игрушечка никогда не устареет, да и двигатель очень мощный. Пушка? Да это самый надежный сигнал поворота. Тот водитель, который будет ехать следом, должен быть слепым или мертвым уже три дня, чтобы не заметить его! Какого черта, снег, лед, дождь, грязь, дождь со снегом или град — этот драндулет может ездить в любую погоду. Посмотри, как он сработан! У какой другой машины имеется шесть с половиной дюймов пуленепробиваемой брони? Видимость? Ты говоришь об этой щели прямо напротив водителя?
Да благодаря ей ты всегда будешь смотреть на дорогу. Ты ничего не теряешь — увидишь и дорожные знаки, и пейзаж, и симпатичных баб в спортивных автомобилях, или что там еще. Ведь все, что ты видишь, это часть дороги прямо перед тобой! Какого черта! Да если бы мне удалось откопать десять таких крошек во время сухого закона, давно бы ушел на пенсию!
Покупателем был тихий маленький почтальон, который зашел занести два циркуляра и одно письмо от тетушки Гарвея. Он уехал на танке «шерман», слегка обескураженный всем происходящим, а Гарвей Хенникат наблюдал, как тот тащится на этой развалюхе, и стоял, отдавая честь, пока механизм не прогрохотал мимо.
Гарвей не был обманщиком от природы. Он врал не потому, что был хитрым ублюдком. Просто весь смысл жизни заключался для него в слове «бизнес». Он покупал, потом продавал, и торговаться для него было так же естественно, как для других дышать.
Это были и в последние шестьдесят пять долларов, которые он вытягивал из беззащитного клиента, а просто речь шла о принципе.
Согласно этому принципу, он припирал покупателя к стене, затем подавлял его волю, пока та полностью не растворялась в его собственной. Я знал Гарвея в двадцатые годы, и уже тогда он врал гениально.
Все его истории были яркими, складными и, как любая ложь, достаточно простыми. Это относится и к той истории, которую он рассказал мне при нашей последней встрече.
Большинство его рассказов можно оставить без внимания, но только не этот. Хенникат, поймавший меня в тот мрачный ноябрьский день возле своих машин, был совсем другим человеком и совсем другим рассказчиком. Даже яркий, кричащий спортивный пиджак в линялую фиолетовую клетку, бывший его любимой одеждой, цветастый галстук с разводами и шляпа, сдвинутая на затылок, не могли скрыть мрачного, испуганного выражения его лица. Вот что я услышал:
— Дело было в сентябре. Стояло бабье лето. Яркое солнце сияло сквозь слегка полинявшие флажки, окружавшие рынок подержанных автомобилей. Оно освещало вывеску:
«Подержанные машины Гарвея Хенниката — ни одной подделки!»
Тут стояли, вернее, лежали его автомобили. Ведь все, что имел в запасе Гарвей, было бросовым товаром, едйа способным доехать до его склада и выкатиться оттуда, причем так было всегда. Облокотившись на машину, Гарвей чистил ногти и наблюдал за молодой парой в дальнем конце гаража, ходившей вокруг «бьюика» двадцать восьмого года выпуска.
Надо видеть лицо Гарвея, чтобы поверить ему в подобной ситуации. Это был психиатр, изучающий пациента. Тут он нацепил самую заразительную улыбку и понес ее на другой конец своего загона к старому «бьюику».
Молодому человеку было, видимо, не по себе, он занервничал:
— Мы только смотрел…
— Этого мы и хотим! — воскликнул Гарвей. — Разумеется, это нам и нужно. Здесь вас никто не торопит. Да, парень, здесь ты можешь расслабиться, помедлить, проверить и перепроверить, обдумать, внимательно просмотреть, поразмыслить, выбрать, обсудить и углубиться. — Он сделал широкий жест по направлению к ряду машин. — Будьте как дома, друзья мои!