Полуночное солнце (Сборник с иллюстрациями)
Шрифт:
Но в тот вечер Гарвей медленно встал, гостеприимно махнул рукой и прислонился к будке, в то время как мужчина посмотрел на него и направился в его сторону.
Его звали Лютер Гримбли. Он носил разновидность фрака, глаза его были маленькими, как у птицы. К тому же, у него во рту была сигара, очевидно, выполняя роль реквизита, во всяком случае, он, словно родился с сигарой во рту. Он мрачно кивнул Гарвею в ответ и покосилсятш «форд». Вне всякого сомнения, он принадлежал к такому типу покупателей, кого Гарвей называл «мыслителями»,
Гарвей, со своей стороны увидев, что этот человек готов к схватке, заставил себя прйти ему навстречу. Он откопал часть своего обаяния, зажег сигару, сдвинул шляпу на затылке на целый дюйм, и в эту минуту выглядел, как всегда.
— Что вас заинтересовало сегодня? — спросдл он.
Гримбли не выпускал сигару изо рта.
— Лютер Гримбли, вот моя карточка, — представился он и одновременно вручил свою карточку. — Честный Лютер Гримбли, тридцать лет в политике, готовлюсь к перевыборам, являюсь членом городского управления от тринадцатого городского участка. Возможно, вы слышали обо мне.
Все это он произнес на одном дыхании. Гарвей взял карточку и прочитал ее.
— Очень рад! — сказал он. — Что-нибудь… — Он сглотнул. — Неплохой «форд». Красивый, не так ли?
Тут Гарвей мысленно присел, ожидая приступа упрямой честности, готовой опровергнуть его слова, но голос молчал. И, впервые за несколько дней, он почувствовал, как в нем поднимается надежда.
Гримбли вынул сигару, оторвал несколько листов табака и изящно очистил от них подушечки пальцев.
— Как сказать, — заявил он, наполовину прикрыв глаза. — «Форд» можно назвать красивым, приняв дюжину таблеток аспирина и закрыв глаза, но в холодном неоновом свете, сынок… — Он покачал головой и показал на машину. — Это же развалюха! В каком она состоянии?
Гарвей хихикнул низким голосом и собрался ответить цитатой из Библии, которой он обычно отвечал на этот вопрос, и еще одним изречением, которое придумал сам полгода тому назад, но услышал свой голос: «Коробка треснула!» Гарвей вздрогнул, покрепче закусил сигару и отвернулся в сторону, проклиная себя, честность, заколдованную машину и все остальное.
Бровь Гримбли поползла вверх.
— Разбит блок, так ты сказал, сынок?
Гарвей устало кивнул и прекратил борьбу.
— Коробка треснула!
— Что еще?
Гарвей посмотрел на колеса.
— Резина стерлась на нет. — Он пнул колесо.
Гримбли подошел к «форду» и тоже пнул колесо.
— Так и есть, — сказал он. Гримбли состроил гримасу и почесал подбородок. — Видимо, машина много лет была в работе.
Затем он поспешно и хитро посмотрел на Гарвея.
— Впрочем, не очень много.
Гарвей почувствовал, что тоска и слова поднимаются в нем.
— Много? Да этой машине пришлось одолжить время, чтобы жить
Гримбли потыкал языком в щеку и мягко постучал по крылу «форда». Искоса он смотрел за Гарвеем.
— Сколько он стоит? — спросил он и, поспешно сменив тон, добавил: — Я имею в виду, для олyха, которому потребовалась действительно негодная машина для розыгрыша или чего-то в этом роде.
Он откусил небольшой кусок сигары, выплюнул его и снова обошел автомобиль. Затем низко и протяжно свистнул, втянул щеки и снова похлопал крыло автомобиля.
— Может быть, пятьдесят долларов?
Глаза Гарвея остекленели.
— Пятьдесят? — Ну, хорошо, — сказал Гримбли, — может быть, шестьдесят?
— А почему не тридцать? — сказал Гарвей. — Вы не понимаете, ведь так? Это плохая машина. Негодная.
Гарвею очень хотелось, чтобы его язык прирос и он мог закрыть рот. Он был осужден, проклят и запрограммирован, поэтому уже повернулся, чтобы идти и прекратить этот никчемный разговор. Он был совсем не готов к реакции Гримбли, поскольку маленький толстяк уставился, на него и захохотал. Он ржал во все горло до тех пор, пока не пбтерял над собой контроль. Гримбли стоял и хохотал до слез.
— Ах ты, мошенник! Ты — хитрый сукин сын.
Гарвей к этому моменту тоже засмеялся. Он и сам толком не знал почему. Возможно, он почувствовал облегчение, может, расслабился, но он присоединился к смеху Гримбли и хохотал до визга.
— А разве это не правда? — визжал он. — Разве это не самая настоящая правда?
Гримбли вытер глаза и постепенно перестал смеяться, но он все еще качал головой с удивленным восхищением.
— Я повидал много приемов, ей-богу! Все виды приемов, — Он подмигнул Гарвею и толкнул его в грудь. — Но ты — умный маленький пончик, ты… это старый английский прием, не так ли? Старая уловка! Ты- ловкий мошенник!
Он снова засмеялся и вернул сигару назад.
— Ты знал, что «форд» мне нужен, правда, чертяка! — Он снова пихнул Гарвея. — Ты знал, что я хочу его. Послушай, что я тебе скажу. — Тут он вынул сигару и продолжил: — Даю тебе за него двадцать пять долларов, главным образом из-за того, что это неплохая политика — водить старые автомобили. Люди не поймут, что ты таким образом на них наживаешься! — Он опять уставился на «форд»: — Пусть будет двадцать два с половиной. Я не замечал вмятину на крыле. — Он вернул сигару в рот, скосил глаза и взглянул на Гарвея.
— По рукам? — спросил он. — Двадцать два с половиной доллара, машину и никакого мошенничества.
Выражение экстаза на лице Гарвея медленно исчезло, и он почувствовал, что холодеет.
— Никакого мошенничества, — слабо проговорил он.
Тона Гарвея было достаточно для Гримбли. Снова его язык исследовал рот, он взглянул на Гарвея, потом на машину.
— Лучше бы ты показал товар, мошенник. Показывай внутренности, Я хочу видеть то, что покупаю!
Гарвей отвернулся и закрыл глаза.