Полуночные тени. часть 2
Шрифт:
Марти шагнул к пленнику и коротко, без замаха, ударил в челюсть. Клацнули зубы, изо рта, с разбитых губ потекла кровь. Марти брезгливо обтер руку. Спросил:
– Сколько их было? И кто это был, откуда ты их возил, где брал, как? Ну?
Мерзавец молчал, трясущимися руками ощупывая разбитое лицо.
– Хочешь, чтобы мне другие за тебя рассказали?
– Я расскажу, – прохныкал Улле, – расскажу, только пощадите, господин, я ведь не мог…
– Не начинай снова про приказы, – Марти казалось, что внутри у него шевелится, мерзко извиваясь, клубок ядовитых змей. Тошно, мерзко, убить бы негодяя голыми руками, да пока живым нужен.
А тот, словно по лицу Игмарта прочитав его ничего доброго не сулящие мысли, часто и суетливо закивал и наконец-то заговорил по делу.
Своих смердов, как оказалось, дядюшка все же берег. Улестил азельдорских старшин и магистрат и регулярно получал смертников из городской тюрьмы – разбойников, конокрадов, воров, а иногда и безнадежных должников, хотя тем, по закону, полагалась не смертная казнь, а каторжные работы. Два или три раза – как думал Улле, по понятным причинам оставлявший свои догадки при себе – ему подсовывали и вовсе невиновных. Может, чьих-то конкурентов, или врагов, или просто мешавших кому-то. Улле боялся вникать в эту омерзительную торговлю больше, чем требовалось: получил, заплатил, привез, сдал господину или магу, получил свою награду и забыл обо всем до следующего раза. Однако привычка замечать мелочи делала свое дело – Улле знал, что жертву богине его господин приносил три или четыре раза, и только первый из них – с помощью мага.
– Диррих должен знать точно, – Улле воровато оглянулся, как будто капитан мог выпрыгнуть на него из стены. – И про этих, и про остальных.
– А остальных? – спросил Марти. – Нелюди скармливали?
Улле закивал. Сглотнул, шмыгнул носом. Пробормотал:
– В лесу есть поляна… Они туда прилетали, когда господин их звал.
– Показать сможешь?
Марти не сомневался в ответе. Конечно, мерзавец только головой замотал:
– Нет, господин, жизнью клянусь. Я не знаю точно, Диррих знает! Мое дело было – привезти из Азельдора, кого там дадут, и все, я ничего больше не…
– Заткнись, – Марти сжал и разжал кулаки, вздохнул глубоко, заставляя себя успокоиться. – Я тебя понял, об остальном нужно спрашивать Дирриха.
Улле снова закивал, часто и с видимым облегчением.
– А вот еще что скажи, – почти наугад закинул удочку Марти.– Мой дядя делал какие-нибудь записи? Ну ты понимаешь, Улле, ты же такой умный человек, понимаешь, что я имею в виду? Записи не для посторонних глаз?
– Да, да, – теперь бывший мажордом закивал с очевидной радостью, а Марти мельком подумал: как у него еще шея, интересно, не отвалилась? – Я понял, я видел, вам нужен личный дневник господина. Книжечка в коричневой коже, он держал ее в столе.
– В столе? – переспросил Марти. – Я обшарил оба его стола так тщательно, что там и клочок бумаги бы не завалялся, не то что книга.
– Не в кабинете, – отчего-то понизив голос почти до шепота, сообщил Улле. – Стол в спальне, там тайник под столешницей, нужно нажать на след от сучка на правой передней ножке.
– Вот как, – ухмыльнулся Марти. – Ты и в самом деле бесценный слуга, Улле. Знаешь все тайны своего господина, да?
Дожидаться ответа не стал – хватило того, что негодяй аж посерел от страха. Вышел, помедлил несколько мгновений, колеблясь: идти сразу в спальню к дядюшке или сначала заглянуть к Дирриху. Решил, что чем дольше капитан подождет, тем сговорчивей будет, и побежал наверх.
В спальне дядюшки он еще не был, и сейчас корил себя за столь очевидное упущение. Не иначе, затмение нашло! Привык, что отец вел дела строго в кабинете, вот и… Игмарт мотнул головой, отгоняя воспоминания. Он исполнил долг перед родителями, отомстил за них. Теперь нужно исполнить долг перед родом – вернуть Герейнам былую славу и доброе имя. А горевать можно будет после. Если останется время на такие глупости. В конце концов, разве он не отгоревал свое шестнадцать лет назад? Хватит. Он мужчина, воин и глава рода, его должны волновать сегодняшние дела, а не давние воспоминания.
Дядюшка, как оказалось, любил роскошь. Марти почти с ненавистью оглядел увешанные коврами стены, широкую кровать, застеленную драгоценным шелковым покрывалом, мягкое кресло, стеклянные и серебряные кубки на полке над столом. С такими замашками не в глухой провинции сиднем сидеть, а блистать в столице. Марти криво усмехнулся: может, еще и поэтому дядюшка так его ненавидел? Предательски убив брата, захватив родовой замок и землю, приносившую немалый доход, он даже не мог в полной мере воспользоваться плодами своей победы. Ведь в столице был Игмарт, и не просто в столице, а при короле, и благодаря Игмарту король знал о преступлении Готфрида Герейна против собственного рода.
Королевский пес зло пнул кресло, отодвигая его от стола, и нагнулся, разглядывая правую переднюю ножку.
Улле не соврал: тайник нашелся без труда, а в тайнике – небольшая книжица в коричневом кожаном переплете, растрепанная от частого употребления, с пятнами от чернил и пива. По виду не скажешь, что для хозяина она имела ценность. Марти хмыкнул, завалился в кресло, закинув ноги на стол, и раскрыл находку на первой странице.
Зигмонд ненавидел вспоминать.
Воспоминаний накопилось слишком много. Они плескались за тщательно выстроенной Зигмондом плотиной спокойного отчуждения – то бурным морем, то бездонным вязким болотом. Позволь хоть крохотному ручейку просочиться, и плотина рухнет, а там – захлестнет ли волнами, затянет ли в болотную гниль, все равно гибель.
Но теперь плотина опасно трещала, подаваясь под безжалостным напором прошлого. Зигмонд летел на юг – туда, где начались когда-то все его беды, в места, с которыми до сих пор связывало слишком многое.
Когда-то он жил там – человеком. Любил женщин, сражался, пил терпкое вино и крепкую брагу. Были у него друзья, были и враги – такие же люди, как он. Жена была, сын. Был замок, слуги, верные воины. И он, молодой и глупый, принимал это счастье как должное. До того самого дня, когда разгневанная богиня решила напомнить избраннику о своей власти.
Он не сразу понял, что происходит, а когда понял – не сразу поверил. Месть богини затуманила разум, поначалу Зигмонд решил, что ему попросту снятся кошмары. Оказалось – явь. Разорванное горло деревенской девчонки, кровь на руках, дикое желание облизать пальцы, чужой ужас, хлещущий в голову. Безумный смех за спиной – кажется, мать или бабка девчонки спятила от ужаса. И такой же безумный смех – за той границей, откуда лишь избранникам дозволено иногда услышать голос своего бога. «Ты мой, мой, мой! Я получу от тебя столько жертв, сколько захочу, и не тебе спорить со мной, никчемное создание!»