Полуночные тени
Шрифт:
— Сшить пристойное платье было нельзя?
— Когда бы?..
— Отец, — вступился за меня Анегард, — ты доведешь ее до слез. Она вчера весь день для меня снадобья варила. К тому же, — брат незаметно мне подмигнул, — наша Сьюз и в таком наряде лучше всех.
— Это верно, — чопорно согласился его милость. — Но тем не менее я прошу тебя, Сюзин, в ближайшее же время озаботиться достойным благородной девицы гардеробом.
— Хорошо… отец.
Его милость Эстегард, барон Лотарский, кивнул и предложил мне руку. Я жалобно посмотрела на Анегарда. Братец виновато шевельнул бровью:
Тут выбежала Иоланта, повисла у брата на шее. Анегард наклонился к сестренке, зашептал ей что-то на ухо. Ланушка оглянулась на меня, сказала во весь голос:
— Конечно, красивая!
— Ну, спасибо, — засмеялась я.
Губы старого барона тронула улыбка.
— Не замерзнешь? — спросил он.
— Не-е, — Ланушка крутанулась, показываясь; алое шерстяное платье, подбитая белым заячьим мехом длинная темно-красная безрукавка. Хитро взглянула на меня: — А я красивая?
— Очень! — от души ответила я.
— Пойдемте уже, — усмехнулся Анегард. — Красавицы вы наши.
И мы пошли.
Гул голосов, шутки, смех, вопросы и ответы — все это было сзади и до поры не мешало. Хотя люди там, за спиной, наверняка удивлялись, с чего бы это лекарка Сьюз идет первой, под руку с его милостью. Может, думали, что старый барон болен… хотя так оно и есть, вон как дышит тяжело, хрипло… а может, до них уже дошли похожие на правду слухи?
— Мне страшно, отец, — не выдержав торжественного молчания, шепотом призналась я. — Что они все скажут? Бредни менестрельские, да и только!
— Глупости, Сюзин, — негромко ответил его милость. — Тебя не должно волновать, кто что скажет.
Ну конечно! А чего ты ожидала, Сьюз? Сочувствия? Может, ты вообразила, что новообретенный отец тебя по головке погладит и сопельки утрет?
— Поверь, — добавил вдруг его милость, — куда больше это должно волновать меня. Твою мать любили, Сюзин. Да и тебя, как я успел заметить, любят.
Я удивленно покосилась на отца. Встретила внимательный, сочувственный взгляд. Пробормотала:
— Спасибо.
— Не за что, — спокойно ответил барон.
Люди добрые, Звериная матерь! Кажется, я никогда его не пойму…
Мы вышли на храмовую луговину, и страх охватил меня с новой силой. Старый барон покосился недовольно, я плотней запахнула шаль. Пусть лучше думает, что от холода дрожу. Стыдно-то как…
Помоги, Звериная матерь! Тут же две невесты, так почему мне кажется, что все только на меня и смотрят? Сьюз, девонька, ты вообще-то не пуп земли, не надо воображать о себе лишнего!
Его милость взял меня за руку, повел к алтарному кругу. Хватка у старого барона, даром что болеет, оказалась железная. Я чувствовала прожигающие спину любопытные взгляды, и было мне от них так нехорошо, что аж ноги подгибались.
Поэтому сначала я оперлась о кстати подвернувшийся шершавый камень, и лишь потом сообразила, что именно себе позволила. Сьюз, девочка, это вообще-то алтарь!
Ничего, послышалась мне далекая усмешка, это правильный алтарь. И верно, поняла я. Алтарь Звериной матери, теплый, дарящий привычную безопасность. Моя покровительница, моя богиня. Ты всегда мне помогала, не оставь и теперь.
— Звериная
Он тоже коснулся камня, совсем рядом с моей ладонью. Кончики пальцев защекотало пушистое тепло, и далеко, на самой границе сознания, мне почудился слабый отзвук радостного смеха: богиня услышала, богиня осталась довольна. Старый барон взял меня за плечи и развернул к людям, и теперь я осмелилась поднять взгляд. Правда, на то, чтобы вглядеться в лица, храбрости не хватило. Как приняли новость те, кто знал деревенскую лекарку Сьюз? Прав был отец, когда говорил, что не мне, а ему надо бояться?
Можно, я узнаю об этом чуть позже? Когда сама хоть немного свыкнусь…
— Сюзин, — объявил его милость, — дочь моя и моей супруги Эгрейны. Семнадцать лет назад мне сообщили, что она умерла; перед алтарем покровительницы нашего рода я клянусь взыскать полной мерой с того, по чьей вине считал ее мертвой. Я благодарю богов за великую милость. Вы же, все, да будете свидетелями, что я признал свою дочь перед богами и людьми, и любой из вас вправе и обязан подтвердить это перед любым судом. — Отец умолк ненадолго; дыхание его было частым и хриплым. Мне показалось, он выскребает силы с самого дна души… лечь бы ему, укутаться… — Я не знаю, переживу ли эту зиму, а мой сын уезжает. Я прошу вас всех, запомните крепко мои слова. А теперь… — Он перевел дух и заговорил снова, и всплеснувшийся было гомон сменился тишиной. — Свою дочь Сюзин и своего сына Анегарда беру ныне в свидетели тому, что произойдет здесь, дабы могли подтвердить истинность свершившихся таинств перед богами и людьми.
Анегард подошел, стал рядом. Пожал тихонько мои пальцы, шепнул чуть насмешливо:
— Не трясись, хорошо выглядишь… сестренка.
— Да услышат боги, — говорил меж тем его милость, — да оделят нас благословением своим. Именем короля и по его повелению ныне я объявляю о свадьбе Зигмонда, барона Ренхавенского, и благородной Ульрики, дочери Ульфара.
Сейчас, когда все наконец-то глазели на жениха с невестой, я почувствовала себя в большей безопасности. Нашла взглядом бабушку — нарядная, она стояла в первом ряду, и Гарник держал ее за руку. Да она ведь на самом деле совсем не старая! Сколько ей было, когда оказалась вдруг со мной на руках? Надо спросить. Мне стало вдруг так стыдно, всю жизнь — "бабушка, бабушка", а сама даже не знаю, сколько ей лет. Хотя… она ведь сама не говорила никогда. Отшучивалась: "Много!" Теперь хоть ясно, почему.
Вон стоят Терес с Аниткой, ждут своей очереди. Улыбаются. А рядом шушукаются, хихикают Динуша с рыжим Рихаром. Вот тоже парочка!
Кажется мне, или впрямь Рихар с лета подрос?
Ой, и Марти здесь! Я почувствовала, как загорелись уши, прилила к щекам кровь. Что за взгляд у него…
Все равно уедет, напомнила я себе. Схватилась за руку Анегарда, крепко, будто над обрывом стояла и сорваться могла. Он, видно, понял, сжал в ответ мои пальцы. Шепнул на ухо:
— На Зига с Улькой гляди, свидетель!