Полуночный лихач
Шрифт:
Интерес, как выяснилось, был очень большой, потому что адвокату хорошо платили. А платил ему Константин Сергеевич Бармин, которого на коленях умолила помочь Гошкина мать. От нее отвернулась вся деревня, но не старый учитель, в классе которого сидел за партой у окна не только сам Гошка, но и его рано постаревшая мать – когда-то давно, много лет назад. Именно благодаря усилиям Бармина хитрюга-адвокат вывернулся наизнанку и отбил-таки у прокурора молодую, непутевую Гошкину жизнь. В ход пошло все: и состояние аффекта, и месть за искалеченную мечту, и сама мечта была вынесена на всеобщее обозрение – Гошкина страсть к армии, его затаенное честолюбие, его душа русского солдата, жившего в былые времена, вернувшаяся в наш мир, чтобы снова служить в армии…
Набившийся в зал народ временами ревел в негодовании, а порою лежал в лежку от смеха при патетических раскатах адвокатского голоса и его словесных фиоритурах, жена погибшего парня вопила диким голосом, проклиная убийцу, но иногда тоже разражалась истерическим хохотом, прокурора явственно корежило, судья прыскала в ладошку – однако вердикт был враз и суров, и мягок: тринадцать лет в колонии строгого режима. Но не «вышка» все-таки!
Когда зачитали приговор, в зале стало тихо. Гошка знал, что все сейчас с любопытством смотрят на него: что он, как? Завопит от ужаса или запрыгает от счастья? Он тоже таращился через решетку в эти белые пятна лиц, но видел не довольного адвоката, не обеспамятевшую мать, а худое, с седыми усами лицо Бармина.
Бармин смотрел устало, печально. Он-то знал, на что обрекло парня его заступничество! Он-то понимал, что лишил Солдата надежды на возрождение!
И в эту минуту Гоша понял, что ненавидит своего старого учителя. За то, что когда-то задурил мальчишке голову историями воинских подвигов, что читал стихи, мол, конь его зарей объят и светятся копыта, что заронил в него эту мысль – об иной, другой, героической душе… Чепуха, откуда бы ей взяться в теле сифилитика и потомственного алкоголика, да эта душа бежит небось от него прочь, как трус в бою бежит от врага!
А главное, Гоша возненавидел Бармина за то, что старый учитель спас ему жизнь.
– Да, я, – сказал Константин Сергеевич уже спокойнее. – Привет, Антон. Не ожидал… Что? Нина? – Он вскинул глаза на внучку и криво усмехнулся: – А ты откуда знаешь? Ах, догадался! Ну, она и в самом деле здесь. С Лапкой, разумеется. Что же еще им делать, спят, конечно. Нет, к телефону не позову: они очень устали. Может, утром перезвонишь? А это ты у нее сам спросишь, хорошо? Не знаю, стоит ли… Ну, смотри, как хочешь. Разумеется, ночью смысла нет, я тоже спать иду. Да, спокойной ночи. Передам, конечно. Пока.
Он отложил мобильник.
– Идиотское слово – «пока», верно? Будто отрезанная конечность, которая гуляет сама по себе. А ведь наши предки употребляли его с самыми лучшими намерениями! Говорили: «Прощай покудова» или: «Прощай пока». Слово «прощай» уж очень бесповоротное, вроде совсем концы отдаешь. А с «пока» получается – «Прощай на время, прощай, но еще встретимся». Вроде не так страшно, да?
– Дедуль, – тихо сказала Нина, – ты о чем?
– Да так, маленько лингвистики, – отмахнулся Константин Сергеевич. – Я тут последнее время словарь Даля в основном читаю, ну и набрался по самую маковку. Что хочу сказать? Никогда, если уж честно, мне твой Антон не нравился, межеумок какой-то, ни рыба ни мясо, однако определенной логики его слова не лишены.
– Какой логики? И откуда он вообще знает, что я здесь?
– Догадался.
– А он что, – с издевкой спросила Нина, – как бы из Москвы звонил?
– Да нет, как бы из дому.
– Из дому?!
– Ну конечно. Вот послушай, что он мне сказал. Приехал, говорит, сегодня… нет, уж вчера, погляди, второй час ночи! – вечерним поездом – неожиданно пришлось изменить планы, хотя собирался вернуться завтра-послезавтра. А поскольку ситуация у него с делами очень напряженная, ему сразу потребовалась консультация адвоката. И он прямо с вокзала двинул к Инне, которая и в самом деле ему раньше несколько раз давала дельные советы, ты и сама об этом говорила.
Нина неуверенно кивнула.
– Заметь, я у него ничего такого не спрашивал, за язык его не тянул, он это сам рассказал. Поговорил, значит, с Инной о своих проблемах и поехал домой. А вас с Лапкой нету. Он к соседям. И ваша соседка Виктория Павловна – так, что ли, ее зовут? – поведала, что тут опять была милиция и вы с Лапкой уехали с ними. Он дозвонился в милицию, нашел товарища Человекова (ну, фамилия, умереть!), и тот ему сообщил, куда вас с Лапкой доставили. И он вспомнил про деда, живущего в Карабасихе. А поскольку вы у Инны так и не появились, до Антона дошло позвонить сюда.
Нина почувствовала, что у нее подогнулись колени. Нашарила сзади стул и тяжело села.
Да… Говорят, с точки зрения геометрии, любовный треугольник возникает лишь в том случае, если один из углов – тупой. Тупее угла, чем она сама, Нина в жизни своей не видела.
Казалось бы, следовало радоваться, что все выяснилось, однако радоваться почему-то не было сил. Она сидела и тупо смотрела на деда.
– Антон готов был сейчас за вами приехать, – продолжал дед. – Рвался ну прямо сломя голову. Я насилу остановил, дескать, Нина с Лапкой уже спят. Хотел дать тебе время подумать, да и правда – надо же отдохнуть.
– Ой, да! – спохватилась Нина, наконец-то начиная замечать хоть что-то вокруг себя и словно только сейчас увидев, какое усталое лицо у деда. Даже усы повисли! – Я тебя замаяла своими глупостями. Иди отдыхай.
– Сейчас пойду, – кивнул Константин Сергеевич. – Но что теперь с Антоном будем делать, а? Или мне мерещится, или ты не больно-то в восторге, что все выяснилось?
– А что, собственно, выяснилось? – уныло спросила Нина. – Что он с Инкой не спал? Это радует… или должно радовать. Но сейчас мне как-то все равно. Потому что опять все пойдет по-старому: мы с ним чужие, у него своя жизнь, а у меня свои страхи: как бы он не смотался от меня и не отнял Лапку. Дикость какая-то, но я сейчас думаю: лучше бы он правда влюбился в Инну до смерти и ушел бы к ней, или еще что-нибудь бы произошло, только бы Лапка со мной осталась!
– Нина, ты извини, спрашивать такое… – Дед смущенно замялся, а потом резко спросил: – Ты что, никого никогда не любила? Я имею в виду, мужчину?
– Почему ты решил?
– Да так…
– А, понимаю. Что к Лапке привязалась чрезмерно? Как бы сублимация чувств, да? Наверное, ты прав. Я и сама об этом думала. Любить очень хочется, и вот любишь ребенка, если нет мужчины. Конечно, это все от одиночества. Если бы с Антоном было все нормально, если бы я чувствовала, что для него что-то значу, я бы тоже к нему иначе относилась. А так…