Полуночный лихач
Шрифт:
И все из-за этих фотографий!
С ненавистью сгреб конверты с пола и ринулся на кухню – немедленно изорвать в клочки и выбросить в мусорное ведро, но тут один конвертик сам собой приоткрылся, и Дебрский увидел краешек снимка. И шатнулся к стене, словно получил не слабый тычок в грудь.
Хотя нет, не в грудь. Его огрели по лбу, и не чем-нибудь, а тем самым пресловутым обухом… Пальцы тряслись так, что он не сразу смог вытащить из конверта снимок, чтобы рассмотреть его во всей красе.
Там были двое: мужчина (Дебрский узнал себя прежнего, до аварии) и женщина. Они лежали на черном шелковом, скользком даже на вид покрывале на широчайшей кровати. То есть лежала женщина, а мужчина стоял над ней на четвереньках, головой к ее ногам, жадно – это было видно по всей его позе! – поедая банан, торчащий из ее лона. Рот женщины тоже был занят: она впивалась в сладострастно напряженный мужской орган. Голова ее была повернута на камеру, так что фотограф виртуозно запечатлел лицо, искаженное судорогой исступленного наслаждения.
Как это сказал Алик? Один из его клиентов не только отказался платить за подобные снимки, но даже с женой развелся, как только посмотрел на эти «любовные семейные игры». Дебрский небось тоже развелся бы с женой, увидев это, да вот в чем загвоздка: женщина на черном покрывале не была его женой.
Он зажмурился, пронзенный чувством, еще ни разу не испытанным в этой новой «послеаварийной» жизни. Много чего успел уже испытать: страх, недоверие, безнадежность, радость и горе, жадность. А вот стыд почувствовал впервые…
Какой-то звук вырвал его из оцепенения. Дебрский распахнул глаза и увидел довольно высокого крутоплечего парня в длинном черном пальто. Его белобрысая голова была непокрыта, и Антон отчетливо разглядел крутые скулы, из-за которых глаза казались узкими, напряженный рот, а особенно четко – кривой шрамик на виске.
Другой парень, похожий на первого так, как бывают похожи только очень близкие родственники, в это мгновение выходил из дверей детской. На нем была коричневая кожаная курточка, на вид маловатая ему размера на два.
Парень со шрамом осторожно вынул из окаменевшей руки Дебрского фотографию, взглянул – и глаза его расширились.
– Блин, Кисель! – пробормотал он изумленно. – Ты только посмотри!
Второй парень заглянул через его плечо – и уставился на Антона вытаращенными глазами:
– Так вот оно какое, крутое порно!
Дебрский дернулся, но парень со шрамом выхватил пистолет, заставив Антона окаменеть.
Незваные гости мгновенно ознакомились с содержимым двух других конвертов. Дебрский перебегал взглядом от черноглазого дула к снимкам и рассмотрел достаточно, чтобы понять: эти были еще покруче первого. Хотя уж, казалось бы, куда круче-то?
Парень со шрамом громко сглотнул. Кисель побагровел всем лицом, и его рука нервно дернулась к ширинке:
– Жека, вот это ни х… Да я только от одних картинок кончаю, а если бы…
– Утри слюни, – грубо сказал Жека, а потом ткнул ствол прямо в горло Дебрскому: – Ну, как оно ничего? Говорят, ты все забыл? И что мы теперь будем делать?
Дебрский молча смотрел в его сузившиеся глаза. Этот Жека его, похоже, тоже ненавидел, уж больно люто щурился. И так немилосердно давил стволом в кадык!
Дебрский кашлянул, чуть отворачиваясь, и вдруг, неожиданно для себя самого, резко рванулся в сторону, с силой ударив при этом прямо в бледное Жекино лицо.
То есть ему показалось, что ударил, – кулак не достиг цели. Жека увернулся с непостижимым проворством и ответно выбросил руку вперед.
А вот его кулак цели достиг, даром что Жека бил левой.
Николай сошел с первого троллейбуса в Печерах и пошел, растерянно оглядываясь. Адреса-то он не знал! А дома в этом районе, как и в других микрашках, все на одно лицо: высоченные, блекло-зеленые, блочные строения с узкими дворами. Николай бродил, бродил по этому лабиринту, надеясь, что интуиция где-то звякнет, как будильник утром, но она, похоже, тоже растерялась и молчала. И, главное, не спросишь ведь никого: «Вы не знаете, где тут живет…» Да от него разбежится народ, как черти от ладана! И не исключено, между прочим, что никто в самом деле не знает, где проживает данное лицо, ибо оно себя никак не афиширует, а скорее наоборот.
Мимо неспешно шкандыбал мужичок, свесив голову на грудь. Похоже, это именно тот, кто ему нужен.
– Извините, – заступил ему дорогу Николай. – Вы не скажете, тут где-нибудь есть кафе?
Мужичок вяло шарахнулся, вяло приподнял явно больную после вчерашнего головушку:
– Кафе? Тебе пожрать или просто выпить? Если поправиться хочешь, то здесь магазин за углом, «Вита нова» называется, – там наливают. Только деньги-то у тебя есть? Там Зойка ломит за шкалик почем зря.
Его измученное, одутловатое лицо приняло при этом такое обиженное выражение, что сразу стало ясно: Зойкины шкалики страдальцу не по карману.
– Да нет, я просто поесть хотел, – с жалостью ответил Николай. – Пообедать.
– Ну, придется до дому дотерпеть, – пробормотал его собеседник, и видно было, что каждое слово дается ему все с большим трудом. – Позакрывали все столовки на хрен, или магазины там теперь, или казино.
– Казино?
Николай задумался. Нет, на казино это место не походило… Хотя кто его знает, что там творилось в недрах, скрытых от постороннего глаза!
– А вот я помню по старым временам, где-то тут была такая простенькая «стекляшка», типа кафе…
– «Стекляшка»? – Мужичок из последних сил напряг свои размягченные похмельем мозги. – Ну, это, наверное, бывшая «Бригантина». – Он неопределенно махнул куда-то направо: – Вот так пойдешь через двор, потом прямо два квартала, потом налево и опять через двор – и выйдешь. Только вряд ли ты там пожрешь, земеля. Эта «Бригантина» днем закрыта. Ночью, слышал, там крутые собираются, а днем вымирает все.
Крутые собираются?! Николай чуть не ахнул вслух, но сдержался и радость ничем не показал – только сунул своему заморенному Вергилию железный пятирублевик.