Полуночный Прилив
Шрифт:
— Сын мой. — Уруфь ступила ему навстречу, пристально смотря в очи. — Что он сделал?
Фир покачал головой.
— Они умерли без чести, — сказал Тралл. — Мы не могли видеть принесшую смерть руку, но она была… чудовищной.
— А урожай? — спросил Томад.
— Собран, Отец. Той же рукой.
В глазах Уруфи блеснул гнев. — Это не было полное открытие. Это было призывание демонов.
Тралл нахмурил лоб: — Не понимаю, Мать. Там были тени…
— И тьма, — отрезал Фир. — Тьма из глубин.
Мать
И его собственное беспокойство только нарастало. Почти три пятых из числа Эдур использовали магию множества осколков разорванного садка Куральд Эмурланн. Сила теней имела мириады оттенков. Среди сынов Уруфи только Бинадас шел путями магии. Но слова Фира тем не менее всколыхнули в Тралле понимание. Каждый Тисте Эдур понимает пути своего рода, пользуется он колдовством или нет.
— Мать, магия Ханнана Мосага исходила не от Эмурланна. — По лицам родичей явно читалось, что до этой истины он дошел последним. Тралл скривился. — Простите мне глупые слова…
— Глупость была в произнесении их вслух, — ответила Уруфь. — Фир, возьми Тралла и Рулада. Идите к Каменному Кубку…
— Не время. — Голос Томада был суров, лицо мрачно. — Фир. Тралл. Вернитесь в дом и ждите меня. Уруфь, окажи помощь вдовам. Павшему воину предстоит первая ночь Умиротворения среди родни.
На миг Траллу показалось, что она хочет возразить. Однако мать сжала губы и ушла.
Фир махнул Траллу, и они пошли к длинному дому, оставив отца в одиночестве стоять у канала.
— Неловко все это.
— Есть ли нужда, — спросил Фир, — тебе стоять между Майен и Руладом?
Тралл поперхнулся. Слишком обеспокоен он сейчас был, чтобы выдумать легкую, отвлекающую реплику. Фир принял молчание за ответ. — Когда ты стоишь между ними, что ты видишь?
— Я… прости, Фир. Я не ожидал вопроса. Есть ли нужда? Ну, не знаю.
— Ясно.
— Его напыщенность меня… раздражает.
Фир не ответил.
Они подошли к дверям. Тралл поглядел на брата: — Фир, что такое Каменный Кубок? Никогда не слышал…
— Не важно, — ответил брат и вошел в дом.
Тралл остался на пороге. Он провел пятерней по волосам, оглянулся на двор. Встречавшие воинов разошлись, как и сами воины. Ханнана Мосага и его магического Отряда нигде не было видно. Оставался один Томад Сенгар.
«Мы так отличаемся от всех других?
Да. Ибо Король — Ведун просил сыновей Томада. Чтобы преследовать видение.
Он сделал нас слугами. Но сам… он ли владыка?»
Во сне Удинаас упал на колени посреди пепла. Он был изрублен, истекал кровью. Болели руки. Ноги. Казалось, пепел с живой алчностью вгрызается в раны. Горло пекло так, что он не мог вдохнуть. Он вцепился руками в воздух, встал на ноги и стоял, пошатываясь — а небо ревело и кружилось.
Огонь. Огненная буря.
Он закричал.
И снова обнаружил себя на коленях.
Ни звука, кроме хриплого дыхания. Удинаас поднял голову. Буря прошла.
Фигуры на равнине. Идут, прах вьется за ними по ветру, словно саваны. В телах торчат мечи и стрелы. На костях лишь обрывки мышц и сухожилий. Пустые орбиты, искаженные страхом лица — словно они увидели собственную смерть.
Слепые к присутствию живого человека, они прошли мимо. Вместе с ними двигалось ощущение великой потери. Горе, горький шепот об изменах.
Кто-то заплатит. Кто-то заплатит за это.
Не его слова, не его мысли, но голос, звучавший в сердцевине черепа — голос был его собственным.
Один мертвый воин подошел ближе. Высокий, чернокожий. Меч срубил большую часть лица. Сверкали кости, покрытые сетью красных трещин. След великой битвы.
Быстрое, как молния, движение. Металл руки врезался в висок Удинааса. Поток крови. Он лежал в туче серой пыли. Веки горели огнем.
Пальцы в железной перчатке схватились за левую лодыжку. Нога немилосердно дернулась. Воин потащил его за собой.
— Что ты делаешь?
— Леди жестока.
— Леди?
— Жестока.
— Она ждет в конце пути?
— Она не из тех, кто ждет.
Он извернулся в руке воина, заметил, что смотрит на собственный след в пыли. Борозда тянулась до горизонта. И вся была полна черной кровью. «Как давно он меня тащит? Кого я ранил?»
Грохот копыт.
— Она грядет.
Удинаас снова повернулся, попытался поднять голову.
Пронзительный вопль.
Через тело тащившего Удинааса воина прошел меч. Разрубил напополам. Рука отпустила ногу раба; он перекатился на бок. Копыта простучали мимо.
Она пылала нестерпимо — ярко. В одной руке меч, мерцающий словно молния. В другой — двулезвийный топор, с которого что-то стекает. Конь — одни кости, связанные языками пламени.
Громадный зверь — скелет мотал головой. На сидящей на его спине женщине была плоская золотая маска без всяких деталей. Над головой вздымался, как грива, убор из зазубренных чешуй. Она подняла топор и меч.
Удинаас посмотрел в глаза — прорези в маске. Отпрянул, вскочил на ноги, побежал прочь.
За спиной затопали копыта.
«Дочь Зари, Менандора…»
Под его ногами были воины, которые недавно прошли мимо. Пламя лизало раны, с тел поднимался мутный дымок. Никто не шевелился. «Они привыкли умирать, не так ли? Снова и снова. Привыкли умирать…»
Он бежал.
Удар. Словно усеянная костями стена упала на правое плечо. Он полетел по воздуху. Ударился о почву и покатился, взмахивая руками. Глаза взирали на клубы пыли, на крутящееся небо.