Полуостров Сталинград
Шрифт:
Когда рокировка заканчивается, командир прибывшего на место немцев батальона усаживается рядом немецким КП в самом вместительном блиндаже. Заходить внутрь не хочет. Видимо, брезгует, да к тому же там немецкий майор с парой своих людей. Мы их оставили, кто-то же должен быть на связи с дойчами. Чем дольше о нас не знают, тем лучше.
Прибывшего капитана Крылова сразу зачисляю в свои. «Павловский призыв», он, как и я, оттуда. Из молодых, да ранних.
— Старлей, ты мне поможешь пушки перетащить?
Всё
— Не вопрос, капитан. Сейчас дам сопровождающего, он проведёт твою бронемашину к северной границе леса… тебе ведь туда надо?
Капитан кивает.
— А потом по колее протащишь пушки тем же броневиком. Или танком.
— Может надо разделить на две части? — вслух думает капитан. — Половину на север, половину на юг.
— На юге танки поставишь, чем они хуже? А северное направление опаснее.
— Почему?
— Если пойдут с юга (если совсем точно, то с юго-востока, прим. автора), значит, они возвращаются и вторжение отменяется. На полноценное окружение дойчей вас слишком мало.
Капитан впадает в недолгое размышление и соглашается.
— Дима! — зову своего ординардца и велю привести взводного-4 и какого-нибудь проводника из его людей. Их взвод ту часть леса контроливал, им и расплачиваться за это.
— Я тебе ещё нужен? — вопросительно гляжу на собрата, опередившего меня в званиях.
— Утром понадобишься. Мне нужны твои люди в немецкой форме и неплохо бы водителей. У меня их маловато. Кто-то из твоих машину водит?
— Примерно половина.
— Полсотни человек? — поражается капитан.
— Нас меньше сотни, так что человек сорок — сорок пять.
Капитан темнит, всего не говорит, а мне и не надо. У меня приказ: до завтрашнего вечера я в его распоряжении. Иду радовать своих командой отбой до шести утра. Рота уходит к себе. В немецких блиндажах собирать немецких вшей мы брезгуем.
17 августа, воскресенье, время 11:35.
Минск, штаб фронта.
— Н-ну, нахер! — восклицание генерал-лейтенанта Клича настолько напоминает мне мою же реакцию, что не удерживаюсь от смеха в откровенно жеребячьем стиле.
Работаем с утра. От текучки никуда не денешься, поэтому Якову пришлось пару часов поскучать, пока мы разгребали текущие дела. Что странно, несмотря на вроде бы угрожающую военную обстановку, никакой нервозности нет. Единственная крупная операция, — переброска моторизованной дивизии из Белостока в распоряжение Никитина, — носит почти рутинный характер.
На самом деле Эйдельман не скучал. Я дал ему таблицы тяжёлых миномётов и гаубичной полевой артиллерии. И 120-мм миномёты он освоил с неестественной быстротой.
Полчаса уже мы с главным артиллеристом фронта общаемся с Яшей Эйдельманом. Парень, которого мне доставил Борька,
Мы гоняем его по таблице полчаса, и он не делает ни одной ошибки. Поправками на ветер пока его не терзаем. Он и сам сразу сказал, что лучше отложить.
— Как ты умудрился выучить таблицы за два часа? — прямо подозрительно мне. — Борька говорил, что на 82-мм миномёты у тебя полдня ушло.
— Между теми и теми миномётами сильная корреляция, — отвечает парень, чуть подумав. — Наверное, из-за общего принципа стрельбы.
— Какие ты слова умные знаешь, — восхищаюсь в пику слегка ошалевшему Кличу. — За одно это тебя на довольствие ставить надо.
— Так, товарищ генерал армии, я забираю его себе, — приходит в себя Клич и тут же пытается наложить лапу. На чужое.
Мы с ним давно и коротко знакомы, поэтому не чинюсь, сую ему кукиш.
— Нет уж. Что нашёл я, то — моё.
— Дмитрий Григорич, корректировщик-универсал, это же…
— Не переживай, — успокаиваю генерала. — Без тебя не обойдётся, но лучше всего ему наверху работать.
Клич разочарованно вздыхает. Но отдавать ему Яшу нельзя. Наши советские наскоро испечённые генералы всё, что угодно, могут заиграть. Имеет представление мой главный артиллерист о временных рамках применения таланта Эйдельмана? Никакого! И очень быстро заездит парня до умопомешательства. До нашего генерала только тогда доходит, что силы человека не беспредельны, когда его бойцы начинают в обморок падать от усталости. Это до хорошего генерала дойдёт.
Обедать мы тащим парня с собой. За столом, между борщом и гречевой кашей, инструктирую его.
— Первый мой приказ такой. Занимаешься этим делом не более часа в день. В экстремальных случаях два раза в день по одному часу, с перерывом не менее шести часов. Но после такого двойного дня обязательно сутки отдыха. Понятно?
Яков кивает. Затем пробует оспорить.
— Мне кажется, я могу больше.
— Это хорошо, что есть запас. Но залезать в него надо осторожно.
Приступаю ко второму. Влезает Клич.
— Мне тоже кажется, что ты перестраховываешься, Дмитрий Григорич…
— Вот поэтому я тебе его и не отдам. Ты парня заездишь, а потом скажешь, что так и було, после паузы продолжаю раздумывать вслух. — Реальный бой, где корректировщику приходилось бы так интенсивно работать в течение часа, представить не могу. Но мало ли чего не было.
— Мне лучше работать интенсивно, чем один раз в пять-десять минут, — вдруг замечает Яков. И поясняет в ответ на наши вопросительные взгляды.
— Мне нужно время и некоторое усилие, чтобы погрузиться в таблицы. Войти в состояние. А если я буду то входить, то выходить, вот тогда, боюсь, или ошибаться начну или уставать.