Полуостров загадок
Шрифт:
Открываются тайны плоскогорья. Исследую пятнадцать кратерообразных цирков и убеждаюсь… что это не кратеры вулканов!
В каждом цирке — озера, иногда цепочки, лестницы озер, и везде они лежат на моренах недавно исчезнувших глетчеров. В цирках остались снежники, не успевающие стаять в короткое лето на северных склонах.
Строение морен убеждает, что ледники почти не двигались в долинах. Умирающие льды постепенно таяли, оседали, увлекая осколки пород. Стены рушились, образуя осыпи, ветры и морозы оканчивали работу мертвеющих глетчеров. Рождались круглые карстовые цирки, похожие на кратеры.
В нескольких цирках опять засекаю эклиметром линию бывшей кровли ледников. Получаю тот же отсчет: мощность льда достигала трехсот метров.
Кажется, в руках важное доказательство потепления климата охотского побережья? Потепления, охватившего в последнее тысячелетие северное полушарие и, несомненно, уничтожившего ледники в цирках полуострова.
Неожиданно нахожу альпийские снежники, совершенно розовые, будто облитые алыми лучами заходящего солнца. Микроскопические водоросли, не видимые простым глазом, окрашивают тающий снег.
Иду вперед, на север. Альпийский район остался позади, долина тонет в невообразимых зарослях. Здесь и непролазные ольховники, ивняки, и высоченные камчатские березы с необычайно белой для этих деревьев корой. В подлеске пышно разрастались рябина, жимолость, разнотравье и папоротники с громадными пальмовидными перистыми листьями.
Кедровый стланик разросся у самой воды чуть ли не в деревья, а на горных склонах почему то гибнет — хиреет, хвоя желтеет, и поредевшие ветви опускаются. Вытесняя погибающий стланик, на горные склоны выходят молодые камчатские березы, образуя целые рощи.
Постоянно встречаю представителей колымской тайги: багульник, карликовую березку, голубику, морошку невиданной на Севере высоты.
Гербарная папка распухла. Нести ее тяжело. Хватит — поворачиваю обратно к альпийским высотам. Меня интересуют моренные озера…
Снежники тают, питая их. На площади высокогорья в 450 квадратных километров насчитываю семьдесят пять озер. Озера невелики и переливают всеми оттенками голубого и зеленого цветов.
Измеряю температуру воды ночью и днем. Она колеблется от четырех до двенадцати градусов. Повсюду вижу ясные следы векового усыхания озер. Осушение и зарастание озерных террас отлично видно с перевалов, точно с вертолета.
Еще одно свидетельство потепления охотского побережья! Уж не потому ли так пышно разрастаются в долинах загадочного полуострова южные пришельцы?
Беда
…Ночной туман окутал ущелье сыростью. После ярких впечатлений альпийского похода не спится. Откидываю полог палатки, завертываюсь в одеяло и долго лежу с открытыми глазами, вдыхая прохладный влажный воздух.
Рядом, на мягкой подстилке из сухих трав спокойно спят орлята. В цирк Хиинди я спустился на третий день к вечеру, усталый, запыленный, в стоптанных сапогах, но счастливый: высокогорное сердце полуострова исследовано.
Ребята в альпийском цирке загорели. Приборы действуют безукоризненно. Метеорологическая площадка с дождемером, разборной мачтой, увешанной флюгерами, оживляет ландшафт пустынной котловины.
Хитроумные хлопцы умудрились измерить глубину озера на дне цирка. Чувствительные метеорологические приборы они принесли в горы, обернув автомобильной камерой. Орлята надули камеру, Юра заплыл на резиновом баллоне на середину озера и опустил самодельный лот.
Считая цирк кратером, ребята ожидали бездонных глубин. Но самодельный лот показал в самом глубоком месте двенадцать метров. Альпийский поход убедил, что вулканических кратеров на полуострове нет.
Палатка тонет в туманной мгле, и я погружаюсь в чуткий, тревожный сон.
Проснулся внезапно от какой то тревоги. Крутятся обрывки ускользающих мыслей: «Фумарола, проклятая фумарола…» Ага, вспомнил. Видел во сне Юшкевича, и во сне кольнула беспокойная мысль: «Ведь дым, замеченный хлопчиком в укромной бухте с вершины скалистой сопки, вырывался не из вулканической трещины: на полуострове никогда не было вулканов…»
Не там ли нашел убежище человек, оставивший следы на песке? Почему незнакомец избегает людей? Все ли благополучно на Южной станции?
Уснуть не могу. На рассвете бужу Георгия, коротко рассказываю о следах на песке и своих опасениях. Предлагаю установить в Высокогорном лагере круглосуточное дежурство. Передаю Георгию свой бинокль.
Не хочу будить ребят. Тихо собираю рюкзак, прощаюсь с Георгием и ухожу.
Тревога подгоняет. Прямо из цирка переваливаю в замкнутую долину Бургавли. Оставляю в стороне «ворота», перебираюсь в тумане через головоломную южную стенку, спускаюсь в широкую, освещенную солнцем долину и напролом лезу сквозь стланиковые дебри. Вот и разреженные стланики, одинокие тополя с разветвленными кронами. Бегу тропой, проложенной орлятами в чозениевых рощах.
Сил нет… Сбрасываю рюкзак и валюсь на зеленый мягкий ковер. После короткой передышки выхожу на открытые луга и приустьевые галечные террасы Бургавли. Голубая стена моря почти слилась с синевой неба. Четыре часа занял спортивный бросок из цирка Хиинди к побережью.
Наконец то… вдали, у подножия дюн белеет знакомая палатка.
Вижу ограду из плавника. Вскидываю ружье и стреляю в воздух. Из палатки выбегают фигурки. Тревожно бьется сердце: почему только двое?
У палатки вспыхивает в лучах солнца стекло бинокля. Взлетает дымок, и через секунду слышу ответный выстрел. Ребята бегут навстречу.
Впереди Евгений, за ним Воробьев. А где Юшкевич?
Встречаемся у протоки. Ребята похудели, тревожно блестят глаза.
— Где Юшкевич? Евгений молчит.
— Пропал! — кричит Воробьев. — Говори же, Евгений…
— В прошлую ночь… не вернулся с площадки, до сих пор нету…
— Искали?
— Ходил на мыс Овар. Воробьев искал тут…
— На мыс Овар? Зачем?
— Когда Юшкевич пропал, пошли искать к сопке — думали, фумаролу ушел смотреть. С террасы, где последние курганы, увидели дым иа мысе Овар…