Полураспад
Шрифт:
– Почему?
– Потому что мутация. Мутация для спасения нашего этноса. Видишь ли, элиту революция уничтожила, в ледяные болота загнала, мы - внуки и дети слабых. Нет, среди них тоже были яркие, но они, как трава из-под бетонной плиты, выглядывали... О, если б свобода!.. Так вот - нам она досталась, когда мы уже сформировались, а вы ею дышите с рождения. Будь уверенней! Это твое время! Твоя земля! И ты обязан стать... очень талантливым. Иначе здесь будут царствовать китайцы, корейцы, индусы... не важно кто.
Сын долго молчал, потом кивнул.
– Об этом
– Конечно. Если любишь ее.
– Я ее давно люблю!
– с вызовом ответил подросток. И правый кулак сжал, как это делал иногда отец.
Алексей Александрович притянул сына к себе. Только как же совместить со всем этим собственное желание уехать прочь из этой страны? А никак! Можно работать во славу Отчизны и за ее рубежами!
– Ты о чем думаешь?
– шепнула Муравьева.
– Отпусти нос. Где твоя мадам?
Он, разумеется, пригласил Брониславу на банкет, причем она запрыгала, как дитя, словно боялась, что не пригласит. "Конечно, прибегу. Сразу после работы". Но что-то не видать жены. Стесняется, наверно. Знает, как многие еще недавно судили о ней: халда... не чета...
Однако во многом ли она виновата? Когда юный Алексей пришел к ней в общежитие, там вместе с Броней веселились тертые девки-пятикурсницы. Бронька, может быть, подыгрывала им, изображая роковую женщину... Зло ведь идет по цепочке. Но теперь-то она другая?..
– Айн момент! Уно моменто!
– веселясь, бормотал Белендеев, шатаясь меж столами.
Сегодня он был чрезвычайно наряден: перстни и запонки сверкали на нем, как елочные игрушки, курчавые волосы прилизаны, насколько сие возможно, он улыбается направо-налево. Грянул час его торжества - наверняка человек пять-шесть уговорил уехать.
– Их бин хойте орднер, - добавил он подзабытую школьную фразу на немецком и даже подпрыгнул.
– Руиг!
– Приглашенная толпа наконец затихла. Друзья мои, - начал Белендеев ласковым, женственным голосом, сияя огромными очками и улыбаясь всем и вся, - современные идеи глобализма привели к тому, что нынче практически нет границ. Мы живем на одной земле, стоим, как в сказке Ежова, на одном ките... Или киту, как правильно? Только одни ближе к глазу, вторые - к плавнику...
– Вы, конечно, плавник!
– насмешливо бросил Марданов.
– Может быть!
– не обиделся Мишка-Солнце.
– А вот Россия - глаз и сердце мира, наши - ваши - наши же!
– ученые видят дальше всех, хотя икоркой кормят других...
– Он запнулся. Он, конечно, этот экспромт с китом приготовил еще днем, но что-то вдруг разладилось в красивой речи.
– Э, да что там! Кто знает меня, тот знает! Анна Константиновна, например. Из молодых да гениальных - Алексей Александрович... Да и вы, Вадим Владимирович, что нам делить?.. Я вас уважаю....
– Я тоже, проклятье, - пробурчал польщенный Марданов, наливая себе водки.
– Давайте за Россию нашу многострадальную и выпьем.
Алексей Александрович не пил вина давно. И от одного бокала шампанского опьянел, как в юные годы. И вдруг услышал сам себя: оказывается, что-то говорит окружившим его милым людям -
– Я не ценил вас, мои друзья, - бормотал Алексей Александрович.
– То есть ценил, но...
– Мало!
– не преминул сострить Мишка-Солнце.
– Нет... то есть да... но был слишком закрыт...
– Как СССР, - снова встрял счастливый Мишка-Солнце.
– Однако нам нельзя, как на Западе, мы сами по себе, во всяком случае - наше поколение... Понимаете, с одной стороны, мы вечный коллектив... так рыбки ходят в океане ромбом или кругом. Но с другой - каждый Ваня на печи... и никакими деньгами его философию... тем более с такой бесцеремонностью, как на Западе...
– Ты что-то не то говоришь!
– остановил его Белендеев.
– Господа! Объявляю танцы! Оркестр!
– И на оркестровой площадке появились музыканты замерцал клавишами аккордеон, жидким золотом блеснул саксофон, встал стоймя контрабас, запрыгал чертиком скрипач Сашка.
– Наши любимые мелодии!
И погас свет, и грянул рок-н-ролл. Молодежь напряглась, но танцевать этот старый танец не умела. А старикам он был уже не под силу. Но Белендеев заказал его, видимо, чтобы показать свою неувядаемую энергию. Вытянул за руку в центр адвоката Елену Викторовну, и они стали очень даже лихо выкомаривать всякие броски и вращения под нарастающие аплодисменты собравшихся. И вдруг Алексей Александрович понял, что завидует Белендееву, его раскованности, энергии... А ведь Мишка-Солнце старше его раза в два... Надо, надо заняться собой.
– Можно?
– Перед ним давно уже стояла Шура Попова. Смутившись, Алексей Александрович вскочил из-за стола и, естественно, коленом задел его край, отчего стоявшая посередине бутылка шампанского подпрыгнула, соскочила на пол и разбилась.
– Ах, вечно я!..
– бормотал Алексей Александрович, поднимая с пола самый крупный зеленый осколок.
– Это к счастью, к счастью...
– лепетала, также приседая, Шурочка.
Подбежали Белендеев и официанты.
– Алексей Александрович! Немедленно оставьте! Это не ваших рук дело...
– Как же не моих!
– сокрушался профессор Левушкин-Александров.
– Я разбил...
– Вот зануда!
– смеялся Мишка-Солнце.
– Вас дама приглашает!..
– Извините!
– Александр Алексеевич, разогнувшись, обнял за тонкую талию Шуру, она опустила скромно глазки, готовая танцевать, но тут музыка кончилась.
– Извините, Шура.
И как-то так вышло - не сразу отпустил ее, смутился сам, и смутилась она. Когда же заиграло старинное танго, Алексей Александрович хотел было сам пригласить ее на танец, но Шурочка уже танцевала с Володей Нехаевым, положив ему голову на плечо. Алексей Александрович поискал глазами Елену Викторовну - она сидела в компании с Кунцевым и Марьясовым. Их жен пригласили молодые ученые, и тяжелые матроны, полуоткрыв рты, как рыбы, ходили взад-вперед, косясь на украшения юных женщин.