Полураспад
Шрифт:
Елена Викторовна засмеялась (чего она смеется? Что тут смешного?) и, совершенно не обращая внимания на присутствующих сотрудников ФСБ, объяснила:
– В Институте металла, как я знаю, два года назад была кража золота и платины. Сами понимаете, очень серьезное дело. Я думаю, на них поднажали... Ведь так?
– весело спросила она у следователей.
Те с угрюмыми лицами молчали. Уже никаких угроз.
В камере она ему поведала, что об этой краже в Институте металла ей напомнил что-то заподозривший Артем Живило. Хоть и писали в газетах, но забылось. Черноглазый живчик специально съездил
И грянул поистине счастливый день.
– Левушкин-Александров!
– крикнул надзиратель.
– На выход!
В каком смысле? В каком? Алексея Александровича быстро провели по коридорам СИЗО во двор, где его ожидал под синим ярким небом не мрачный автозак, а серая "Волга".
– Садитесь, пожалуйста.
И гражданина Левушкина-Александрова повезли - в который раз - к центру города. Интересно куда? В больницу? Рядом в машине сидит то ли конвоир, то ли просто сопровождающий - без оружия.
Нет, его ожидают следователи ФСБ. Вот он снова на третьем этаже, в памятном кабинете. Алексей Александрович уже догадывается, что в его судьбе должны произойти изменения. Отпустят до суда домой? Возьмут на всякий случай подписку о невыезде?
Переступив порог, он увидел опять-таки знакомых ему следователей капитана Шедченко и лейтенанта Кутяева. Татьяна Николаевна предстала сегодня в зеленом шелковом платье, с шарфиком на шее, а юноша в свитерке и черных джинсах. И они смотрят на вошедшего какими-то иными глазами.
В стороне - адвокат Елена Викторовна с цветами в руках.
– А где же Андрей Иванович?
– с екнувшим от счастья сердцем спросил Алексей Александрович. И, сунув нос в кулак, невнятно произнес: - Без него отказываюсь говорить... ей-богу...
– А вам и не придется говорить, - ответила Шедченко.
– Алексей Александрович! Мне поручено сообщить вам, что уголовное дело в отношении вас прекращено за отсутствием состава преступления.
– Что?!
– Профессор хрипло засмеялся.
– Простите... а не можете повторить, что вы сказали?
– Могу, Алексей Александрович.
– Нет, не здесь...
– Голос у Левушкина-Александрова сорвался.
– А перед людьми... Моего сына избили, как сына шпиона... жена... друзья...
– И самым постыдным образом он вдруг закрыл лицо локтем и расплакался.
В кабинете наступила тишина. Видимо, эти офицеры много видели подобных слез и потому стояли молча. Да и что тут скажешь?
– Извините...
– И вдруг у Алексея Александровича от черного гнева застучало в голове, он, вскинув глаза, с ненавистью выкрикнул: - Ну так отпустите меня!
– Скрюченными пальцами разодрал грязную рубашку и принялся расцарапывать гипсовый кожух.
– Снимите! А я найду ваших сотрудников, которые били меня... Я запомнил их дыхание... я биофизик... я по всем вашим кабинетам... я их смердящее дыхание...
– И Алексей Александрович потерял бы сознание, если бы не Елена Викторовна, - она уже была рядом, она подхватила его под руку...
28
Левушкина-Александрова перевезли во 2-ю Областную клиническую больницу.
Через три дня гипс сняли, и Бронислава на "BMW"
В дороге она выла, как волчица, обнимая его, целуя то в щеку, то в ухо:
– Мы верили... верили...
Когда вошли в квартиру, Митька прыгнул, как длинный кот, и повис на шее - отец даже вскрикнул. И тут же сказал:
– Все хорошо, нормально... Виси...
Огромными шагами пересек гостиную, зашел в спальню матери. Та сидела, совершенно уже слепая, в кресле и ждала. Обожгла его слезами. И все шептала беззубым ртом (не успела вставить зубы):
– Хорошая... хорошая...
– Что, мама?
– Она хорошая...
Просит не ссориться. Чтобы в доме был мир. Однако об этом потом. На сердце ссадина. Невозможно забыть телеграмму Галины из США: "Нужен ли мой приезд?" Конечно, она имела в виду: не помешает ли ее приезд, учитывая, что дело ведет ФСБ? Но все равно в этой телеграмме было что-то холодное... Если бы она оказалась в подобной ситуации, Алексей не стал бы спрашивать, сразу полетел...
Нужно сказать, что и Бронислава, несмотря на то, что муж после четырехмесячной разлуки оказался рядом, не беспокоила его чрезмерными расспросами и нежностями, хотя было видно, как она, с ее-то огненным характером, исстрадалась: носик заострился, щеки белесые, ногти на руках обломаны... Некогда было собой заняться...
А Митька... Митька шастает теперь по квартире и на улицу собрался пойти, зажав под мышкой свернутую толстую пачку газет, где большими красными и черными буквами заголовки: "НАШ ЛУЧШИЙ ФИЗИК НА СВОБОДЕ!", "ЛЕВУШКИН-АЛЕКСАНДРОВ СВОБОДЕН!", "ЕСЛИ У ВАС ЧЕШЕТСЯ, ПОЧЕШИТЕ В ДРУГОМ МЕСТЕ!"
– Кстати, стоп.
– Отец вытянул у сына одну из газет с остро торчащим уголком. Что-то там про сталинских соколов. А, вот: "Майор Сокол уволен из ФСБ по собственному желанию". Ишь ты, по собственному... Да и то хорошо. Чистите, чистите свои ряды, господа-товарищи-чекисты!
– Пап, а почему, пока Одиссей странствовал, к Пенелопе лезли женихи всякие да еще и пили-гуляли в ее доме? Если бы к моей маме полезли, я бы их...
Алексей Александрович потрепал сына по голове. Надо будет с ним подробно поговорить о жизни. Подготовить десяток лекций. О богах. О талантливых грешных людях. О поиске истины. О случайностях в жизни. О предопределенности...
Подошла жена:
– Леша, ты пойдешь на пресс-конференцию?
– Какую еще "конференсию"?
Бронислава хмыкнула. Она не стала говорить, что это мероприятие она и организовала, но сказала, что директор Кунцев вызвался быть ведущим.
– Зачем это?
– простонал Алексей Александрович.
– Всем же все уже понятно!
Однако пошел. Направился, как обычно, пешком через пригородный осенний березняк, который пожелтел, но еще не весь осыпался и стоял на своей листве, как на зеркале. Черноспинные поползни вились по серебряным стволам, малые синицы перепрыгивали с ветки на ветку, знакомая, рыжая, чуть седоватая к зиме белка шелушила шишку. Алексей Александрович пожалел, что не взял с собой горстку пшена. Прости! Постоял, глядя в раскосые глаза белки, свистнул - и она ответила ему невнятно через губу, как девка на базаре, плюющаяся шелухой семечек: мол, иди пока своей дорогой!..