Полураспад
Шрифт:
Алексей Александрович сел и забылся. Его не беспокоили. А когда он вернулся, как из сна, в происходящее, то увидел: неугомонный Белендеев снова вылез к микрофону, на ресторанный подиум. Подав знак музыкантам молчать, достал из кармана пиджака какие-то бумажки и, помахав ими, начал торжественно зачитывать:
– Со мной едут: Левушкин-Александров...
– В зале раздалось "ура!" Его лаборант Володя Нехаев...
– Он перечислил около десяти человек, в том числе и Артема Живило, и Женю Коровина, и Вебера с Таней, любимых аспирантов Алексея Александровича.
–
– институт филиалом преуспевающего университета в Бостоне! На договорах со мной будут работать: Марданов Вадим Владимирович, Муравьева Анна Константиновна, Золотова Елена Сергеевна...
– По мере чтения списка в ресторане наступала полная тишина. Белендеев перечислил практически всех, кто сидел.
Получалось, что отныне весь Академгородок будет работать на него. Спрыгнул со сцены и поднял бокал:
– За наши успехи! За наши Нобелевские премии!
– За успехи!
– поддержал кое-кто Белендеева. Но многие почему-то неловко переглядывались и молчали. Словно протрезвели.
"А потому что стыдно, - вдруг сказал себе Алексей Александрович, и кожа на его лице словно замерзла.
– Нет, милые... Нет!"
– Алексей Александрович хочет сказать!
– зашумели вокруг, увидев его поднятую руку.
– Я, собственно, хотел сказать...
– Он медленно встал, стараясь больше не задеть стола (вызвав этим смех), тронул свой нос, и аспиранты, ожидая шутки, засмеялись.
– Я, пожалуй, не поеду.
– Что?! Что он сказал?!
– ахнул издали Белендеев и побежал к нему меж столами.
– Ты что, Алеша?!
– Не поеду.
– Да он шутит!
– Белендеев схватил его за длинную руку.
– Леша! "Алеха жарил на баяне!.." Или ты пьян?! Очнись, милый! Ты будешь там наш мозговой центр... один из номинаторов фонда...
Алексей Александрович, хмурясь, оторвал руку, ничего не ответил и, сунув кулаки в карманы пиджака, опустился на стул. Белендеев тут же подсел рядом:
– Я же тебе отдаю на первых порах половину своего дома. Тысячу зеленых в месяц...
– В ресторане стало очень тихо.
– Ну что, что ты такое придумал?
– сердито шептал Мишка-Солнце.
– Ты же был согласен! Газеты вон пишут...
Алексей Александрович, как будто оправдываясь, пробормотал:
– Чтоб мы очнулись, видно, нужно публичное оскорбление. Весь этот список слышать... Короче, нет.
В зале наконец зашумели:
– Он серьезно?
– Или котировки хочет поднять?
– А куда выше?
– Но если он не поедет... А, Вадим Владимирович?
– Ну не поедет - так не поедет. Что ж теперь, проклятье!
Белендеев, озираясь, бросая растерянные улыбки вправо-влево, тихо увещевал народ:
– Да успокойтесь, он шутит!
– И, обняв Левушкина-Александрова, сказал в самое ухо: - Или что, Алексей? Тебя там сломали?
Золотова пробасила:
– Он струсил. Его государство опустило.
– Все за вас болели!
– донесся юношеский голос.
– Ваши гневные слова в
– И вот выручили из черных лап!
– подхватил Белендеев.
– А ты?
– Он дудел рядом, как осенняя муха, продолжая время от времени посылать вокруг, как луч света, ободряющую улыбку.
Левушкин-Александров отодвинулся, вытер ладонью ухо.
– Что ж теперь, снова туда напроситься, чтобы вы мне поверили?
– Если хочешь красиво выглядеть перед правительством, то давай, нищенствуй, живи тут... А если хочешь науку двигать вперед, она вне наций, она от гения... Не твои ли слова?
– Но продаваться не намерен! И никому не советую.
– А как же Сагдеев? Ты им восхищался. Или по одному можно уезжать, а вот так - сработавшейся командой - уже преступление?
– Белендеев оглянулся и еле слышно добавил: - А как же Галя Савраскина? Ведь ждет! Я сделал для этого все!
Левушкин-Александров, меняясь в лице, молчал.
– Алекс, ты сам не знаешь, что говоришь.
– Может быть. Воля твоя.
– Ну, ты даешь! "Но я умру под этими березами..." - ядовито пропел Белендеев.
– Может быть.
Мишка-Солнце вскочил, хлопнул себя по лбу:
– Они с ним что-то сделали! Они, наверно, тебе вкололи транквилизаторы... И ты сейчас уже не тот? Как, помните, после аварии Ландау уже был не Ландау!
– Но тот хоть понимал, что он уже не Ландау, - сказал кто-то из молодых.
– А этот не понимает.
"Кто это сказал? Иркин? Редкая скотина. Хорошо бы уехал".
– Не понимаю, - согласился, медленно вставая, Алексей Александрович .
– Потому что я все тот же... До свидания, господа.
– А нам-то как быть?
– воскликнул умница Генрих Вебер.
– Таня, почему молчишь? Что нас тут ждет, Алексей Александрович?
Сидевшая возле него Таня Камаева во все глаза смотрела на своего руководителя. Она видела, что он решился, а ведь Алексей Александрович не тот человек, который просто так меняет решение.
– Да, да...
– загалдели молодые парни.
– Сидеть тут за шестьсот рублей, изображать мыслительную деятельность... Нет же работы.
Белендеев попытался остановить шум:
– Я, я вам дам работу!
Но они хотели услышать Алексея Александровича. Тот остановился у дверей, и люди услышали его дрогнувший голос:
– У меня нет ничего. Единственное, что я могу, - отдать вам свою зеленую тетрадку.
– Кстати сказать, к его возвращению на работу в лаборатории на своем месте стояли и кейс, и "жесткий диск" со всеми прибамбасами, и тетрадка лежала.
– Там идей хватит многим... Я не смог осуществить по причине недостатка времени, а может, бездарности. Есть весьма денежные проекты - клянусь хлорофиллом! Даже при нашей тупой политике, если их раскрутить... Но раздам при одном условии - вы остаетесь. Хотя бы вот вы - Артем, Генрих, Таня, Женя, Володя... Остальных не имею права упрашивать. Но я уверен: не может Академгородок, давший стране столько гениев, превратиться в круглый ноль.