Полусвет. Страшный смешной роман
Шрифт:
– Клячин украл детей! – кричала она подругам в телефон, проезжая Крылатское, пересекая МКАД, тащась по одной полосе по Рублевке, сворачивая на поворот в Раздоры. Выскочила из машины, бросилась к воротам, тут сообразила, что за ней наблюдают. Осадила себя, выпрямив спину и перестав хлопотать лицом.
– Слушаем, охрана!
– Открывайте!
– Представьтесь, пожалуйста.
А то они не видят, кто стоит у входа… Корнелия металась у калитки, пока наконец не вышел охранник.
– Вася, они у вас? Женя с Митей?
– Здравствуйте, Корнелия Михална. У нас они, не переживайте.
–
– Не было указаний.
Корнелия стала молотить кулачками по груди Васи, тот легонько заломил ей руку за спину: «Корнелия Михална, было указание, что они с Нинель Сергевной, а вас не пускать…» – «Вась, ты охренел, не пускать меня к детям?» – «Все в порядке, они обедают». Вася скрылся, хлопнув калиткой. Телефон сына отключен, Клячин по-прежнему отбивал ее звонки. Корнелия уселась в машину, по щекам текли слезы.
Когда она собиралась замуж, мама, увидев будущего зятя, только охнула. Даже отговаривала дочь, хотя не в ее правилах было вмешиваться: «Доченька, ты хорошо подумала? Уже не говорю, что он не нашего круга и воспитания никакого, но он же никогда не смотрит в глаза, они все время бегают». Мама не сказала «дворовая шпана», это не из ее лексикона, но подумала именно так.
Года три из пяти, прожитых вместе, Куки считала, что Клячин вполне ничего, вальяжный, успешный, а распальцовка только добавляет крутизны. А потом пошел ад…
В натуре дворовая шпана. Брать детей в заложники войны – это за гранью добра и зла. Ее дети сидят с его бывшей секретаршей, тварью подзаборной. Та льет им в уши помои на мать, запугивает, дети не понимают, что творится. Из-за поворота вынырнул знакомый порш. Корнелия, выскочив из машины, ринулась наперехват, встала перед воротами, раскинув руки.
– Давай, дави меня!
Клячин только чуть стекло спустил, чтоб насладиться спектаклем. Из джипа сопровождения вышли два охранника. Корнелия не поняла, как это произошло… Охранники скрутили ей руки и приложили лицом о капот и швырнули в джип на заднее сиденье. Через полчаса она была в районном ОВД.
На столе лежало заявление Клячина о ее нападении на дом и покушении на кражу детей у отца. Ночь Куки провела в камере, размышляя, как она попала в такой переплет и кто может помочь. Кто захочет со всем этим дерьмом связываться? Наутро, когда отпустили, в айфоне уже скопилась портянка сообщений.
«Хотела войны – получи».
«Лишу тебя родительских прав».
«Не рассчитывай, что дети останутся с тобой».
Так началась черная полоса. Распальцованный гопник завел-таки на нее уголовку, Корнелию таскали на допросы, появились какие-то свидетели из числа подельников гопника, замордовали няню. В какой-то момент объявили, что следствие окончено, дело передают в суд. Тут Корнелия сообразила, что ее просто запугивают. Не нужен Клячину суд, это точно его в глазах начальства не украсит. Ему нужно объявить следствие законченным, чтоб она ознакомилась с делом.
Она читала о своем нападении на дом в Раздорах, о своей драке с охраной. Читала показания твари подзаборной, как дети ей жаловались, что мама их бьет и просили, чтоб им разрешили жить с папой и тварью. Дело в суд и правда не передали, но и не закрыли, подвесили. А бывший муж продолжал свое рейдерство: без предупреждения то и дело забирал детей, исключительно чтоб потешиться, глядя, как Куки о забор будет ногти ломать. Митька стал кричать во сне, просыпался в слезах. Женька – старший – шепотом рассказывал матери, что всякий раз, когда они приезжают к папе, Нинель Сергеевна требует звать ее мамой. «Она говорит, что они с папой нас у тебя заберут. Мамочка, скажи, что не заберут…» Корнелия успокаивала сыновей, а себе сказала со свойственным ей оптимизмом, что это блеф. Тупая месть обозленного альфа-самца. И так же, со свойственной ей привычкой никому не давать спуску, она продолжала воевать.
Тем не менее, желание делить дом в Раздорах и требовать алименты у нее пропало. Она приняла решение, и больше к этому вопросу не возвращалась, у нее был железный характер, несмотря на безалаберность. Детей, конечно, гопник не отберет, но надо как-то утишить его, уболтать, ради главной цели – Клячин должен дать согласие на то, чтобы она сделала детям израильские паспорта… Куда в наше время с одним российским паспортом, смешно даже, у всех по два, а то и больше.
Себе-то Куки израильское гражданство могла сделать на раз, но без детей как? Дуры-подруги говорили: «Сделаешь им потом, когда Клячина можно будет не спрашивать», – у всех привычка советовать, ни в чем не разбираясь. Право на репатриацию – возвращение в Израиль – дают на всю семью одновременно. Если Куки сейчас сделает паспорт себе, детям потом светит только вид на жительство, и то не сразу, там путь долгий и муторный. Ей с детьми придется годами сидеть в Израиле, доказывая, что именно тут их родина-мать. Как она Москву бросит, где и друзья, и деньги? И детям место только в Москве, а потом в европейских колледжах. Так что без второго паспорта – это не жизнь.
С тех пор Корнелия и крутилась, как белка в колесе, выстраивая и крепя свои связи. И ради денег, которых вечно не хватало, и ради того, чтобы Клячину было сложнее воевать с ней. Не с руки воевать с бывшей женой, у которой в друзьях ходит весь свет и вся медиа.
Поэтому теперь, года четыре или три после той солнечно-пасмурной жути, Клячин просто время от времени кошмарил Корнелию и глумился всякий раз, прежде чем дать деньги. Для порядка, чтоб не забывала, кто тут главный.
Сейчас Клячин в изрядном раздражении поджидал в громоздком итальянском ресторане на Поварской своего партнера Дунина, век бы его не видеть. Сидит в Лондоне, считая, что его деньги в России сами будут размножаться, и держит его, Антона Клячина, за ночного сторожа при проекте, который с какой-то стати считает своим. Можно подумать, что раз их поселок на Новой Риге записан на три дунинских офшора, это что-то значит.
– Я – тальятелле с трюфелями, у вас трюфеля дешевле, чем в Лондоне, – Дунин плюхнулся напротив. Вот он весь в этой реплике, копейки считает, а по-крупному вечно пролетает. Официант принес напитки, побежал на кухню заказывать лапшу, а Дунин принялся делиться суждениями.
– Рынок накрывается, люди с деньгами валят, надо сбрасывать Новую Ригу. Сделаешь не в убыток – возьму тебя в проект в Берлине, это взрослая тема.
– Что ты гонишь, Берлин ты уже проспал, там цены не будут расти. Социализм у них давно, леваки все под государство сгребают.
– Ты глобально смотри, – веско произнес Дунин. – Лондон сдувается после Брекзита, а цены там по восемнадцать штук за квадрат. Ваш Тель-Авив, жопа мира, столица деревни Израиловки. И даже в этой жопе – тринадцать штук за квадрат! А в Берлине всего восемь. Как они могут там не расти?