Полусвет. Страшный смешной роман
Шрифт:
В Штатах, которые так интересовали Наташу Поленову, Жукова работала в банке, в Вашингтон переехала и семья – кроме Ванечки, еще мама и сын, тогда кроха, а теперь красавец-парень двадцати восьми лет, правда, в рассказах Маруси ему уже который год было двадцать два… Через четыре года вернулась в Москву, взлетев в руководство одного из крупнейших банков. Там за пару лет со всеми разругалась, и ее сплавили – типа в ссылку, зато в Лондон, куда эгоист Ванечка так и не переехал. После Лондона работать на дядю надоело, Жуковой захотелось творчества. Взялась скупать убитые квартиры в prime-locations, которые
Рубль провалился, клиенты впали в коматоз, и тут судьба нанесла удар под дых: полный отлуп на получение грин кард! Немыслимо: у Маруси муж и сын давно граждане США, она и не спешила делать грин кард, считая, что всегда успеет, а Штаты – бац и перекрыли русским кислород. В России же Марусе не было никакой жизни. Совершенно объективно не было, даже если не брать в расчет, что хочется жить то у Ванечки в Вашингтоне, то у Хельмута в Берлине. В Россию пришел пушистый звездец, любой ценой куда угодно, только прочь отсюда. Маруся впала в депрессию и сидела в ней безвылазно, пока не заехала как-то на дачу к Корнелии.
Маруся познакомилась с Корнелией на тусе. Матвея Самойлова она знала и раньше – в их полусвете параллели как раз очень пересекаются, это не геометрия. К Корнелии ее подвел один тусовщик, болтливый и шумный, успевавший за вечер смутить каждого мыслью, что тот прозевал самое важное. Он нашептывал, что Фокс – это кладезь клиентов для Маруси, у каждого все вкривь и вкось, тут ей фиксить и фиксить… Корнелии он с порога заявил: «Маня – наш человек, не обдирай ее, потому что твои привычные триста тысяч в месяц уже все равно не десятка грина». Маруся приклеилась к Корнелии, рассказывая, как она видит их будущую работу, а Корнелия все сжимала руку Матвея, сидевшего рядом, и смеялась тому, что тот ей шептал ей на ухо, ей было не до Жуковой.
Идея совместной работы была в принципе нелепа, коучинг – дело интимное, что тут пиарить? Но странным образом Куки и Маруся сдружились, и крепко: обе веселые, хваткие, без тени занудства. Встречались нечасто, а с первой минуты ощущение, будто накануне расстались: тут же фонтан рассказок, пересыпанных хохмами, с вкраплением тонко-уместных матерных словечек. А уж после того, как Куки вытащила Марусю из депрессии… Не умея и не особо стремясь привести собственную жизнь даже в подобие порядка, она в одно касание вернула Жукову к жизни!
– Есть же простое решение, сделай себе израильское гражданство!
– Да какая из меня еврейка? – Маруся даже удивилась.
Действительно, еврейка из Маруси была никакая, один дед-еврей по материнской линии. Даже мама уже не еврейка, раз мама мамы – то есть Марусина бабушка – была русской дворянкой, чем ее внучка крайне гордилась. Куки напомнила внучке, что она и сама еврейка только по отцу, стало быть, тоже никакая. Да и у Матвея еврейская линия косоватая.
Они с Матвеем наперебой просвещали Марусю, как делали израильские паспорта Лиза Осинская, Саша Горилов, Регина Гаврилова, Женя Шанская, Маша Трост, а еще Даша, другая Маша, Володя, Нинель и Нина. И Толя – не тот, который в Яффо живет, а друг Мисонова, хотя тот Толя, который в Хайфе, тоже… Матвей упивался рассказом: его младший сын выносит ему мозги вопросом, зачем еще израильские паспорта, раз есть британские и американские. Подрастет – поймет.
– Хотя бы потому, что русским счета во всех банках закрывают… – заявила Маруся.
– И уж точно не открывают, скринят до седьмого колена, – подхватила Куки. – Скоро чистыми станут только деньги, от святого духа полученные.
– Получишь израильский паспорт, откроешь по нему счет в Германии, – продолжал Матвей.
– Вообще без вопросов! – перебила его Куки, жуя апельсин. – Какие могут быть у немцев вопросы к евреям?
Корнелия и Матвей отправили Жукову к мастаку-юристу, которым оказался Миша Наумов. А как вы хотели, даже если это геометрия, то неэвклидова. Наумов взял с Маруси немыслимую сумму – Куки называла совсем другие тарифы – но, видимо, Миша весьма точно оценил небедность Жуковой и возвел ее в степень Марусиного отчаяния. Однако ж, вопрос порешал быстро и стал другом.
Хотя Маруся и любила Мишу всей душой, она называла его решалой, давая понять, что она сама не решала, а коуч, разница принципиальная! Миша брал вопрос и шел его решать, за что получал деньги. А Маруся находила решения любого вопроса, до которых другому не додуматься, и за это получала деньги. Она и швец, и жнец, и на дуде тоже может научить, если кому надо… Но не скакать же самой с голым задом под луной. В свете злословили, что Жучка так вжилась в образ коуча, что то и дело начинает учить жизни всех подряд, невзирая на отсутствие клиентского запроса, но то, что Жукова – это отдельное явление, признавали все.
– Стоим перед дворцом, кругом мрамор, охрана! – прокричал Матвей в телефон. Маруся выскочила на балкон: чемоданы, Матвей и Куки стояли у калитки:
– Жмите в домофон, второй этаж.
– Крут у тебя дом, – заявил Матвей, и только тут Маруся задумалась, что дом и правда не совсем тель-авивского пошива, новенький, участок забором обнесен. «Дел невпроворот, нам надо в Хайфу, Моте кучу дел с банком нужно переделать, а я работу привезла», – кричала Корнелия. Почему в квартире надо кричать, – такой вопрос никому в голову не приходил.
– Накатить и на море, – заявил Матвей. – Я в супер.
– Обижаешь, у меня холодильник полный, и выпивки полно…
– Вечером в Goocha? – приставала Корнелия.
И накатим, и на море, и вечером в Goocha, это ж Тель-Авив! Маруся уже второй год наслаждалась на Земле обетованной, отскакивая пару раз в год в Берлин – на Рождество и летом, когда в Израиле жара. И еще несколько раз в год в Москву – о своем месте в обойме напомнить, нашуршать новых клиентов и повидать друзей. Нигде ж так не потусить, как в Москве.