Полутона

Боуэн Сарина

– Он… – пытаюсь вспомнить, как сказал Джейк в своем первом письме. – Контактный ровесник. Или вроде того. Из подготовительной школы. Отвечает на мои вопросы.

Даже несмотря на то, что я объясняю, Хейз хмурится.

– Ужасно дружелюбный, не так ли?

– А не должен быть? – возмущаюсь. – Было бы лучше, если бы люди в новой школе были засранцами?

– Нет. – Хейз ухмыляется, ему всегда смешно, когда я ругаюсь. – Думаю, нет. Толпа подготовишек, однако. С ними вряд ли будет особо весело. Астрономия? – Он корчит рожу.

Я с раздражением закрываю ноутбук.

Где-то на пляже Массачусетса стоит парень по имени Джейк и ждет, когда взорвется звезда. В моем воображении возникает картинка, как он глядит в небо, его руки спрятаны в карманы.

Мое подсознание сделало его привлекательным, в безобидном смысле. С соломенными волосами и голубыми глазами. Наверное, я могла бы найти его фотографию в социальных сетях. Но не думаю, что стану искать. Не знать веселее.

Хейз закрывает книгу, которую якобы читал, и поднимается на ноги. Уже пять тридцать – время идти на ужин с Фредериком.

Мы выходим из библиотеки, и я снова начинаю нервничать.

– Знаешь, – говорит Хейз. – Можешь его сегодня продинамить. Если ты просто не придешь, что он скажет? «О, Рейчел! Ты меня кинула!» – «Ох, прости, пап. Если я поступлю так же тысячу дней подряд, мы будем квиты».

«Шесть тысяч дней, – поправляю я про себя. – Или шестьдесят сотен».

– Не думаю, что могу заставить тебя понять.

– Ты права, не можешь.

– Сейчас он здесь и хочет помочь. – Это звучит лучше, чем правда, в которой переплелись сжигающее меня любопытство и желание быть замеченной.

– Рейчел, я помогаю тебе.

– Это правда, – соглашаюсь. – И мы погуляем в субботу после твоей смены в гараже.

Он идет со мной, пока вдали не показывается Фредерик, снова ожидающий у машины. Тогда Хейз уходит, сверля его взглядом.

– Твой друг? – спрашивает Фредерик, когда я подхожу к нему.

– Да. Сколько я себя помню.

– Выглядит негодующим.

Я сажусь в машину, улыбаясь его наблюдательности.

– Ты прав. Он не… годует.

На переднем сиденье Карлос смеется.

– Разве не странно? – слышу, как сама начинаю рассуждать. – Некоторые отрицательные слова звучат, точно положительные с приставкой, но положительных таких нет.

Фредерик чешет подбородок.

– Имеешь в виду, как… ненавидеть?

– Именно. Не каждое отрицательное слово содержит в себе антонимичное положительное.

Он усмехается.

– Конечно, содержит. Просто не очевидно положительное, как ожидаешь. – Он достает свою потрепанную записную книжку из кармана, открывает и начинает писать. – Но это забавная идея. Мне нравятся такие примечания.

– Что ты делаешь с этими заметками? – сказав, вдруг понимаю, что это первый вопрос о нем самом, который я ему задаю. Но вопрос, который я на самом деле хочу задать, звучал бы так: «Как мама от тебя забеременела?»

Но боюсь, ему не понравится, что я спрашиваю. А мне, боюсь, не понравится ответ.

– Обычно ничего, – говорит он, чиркая на странице. – Но порой из этого получается песня.

И затем его телефон звонит, и я слушаю еще один односторонний разговор с Генри.

– Мы

ведь затем и платим журналистке Беки, чтобы она придумывала подобную чушь? – спрашивает его мой отец. – Просто выберите что-нибудь вдвоем, мне плевать, что это будет. Расстройство желудка. Проблемы с наркотиками. Скажите, что меня похитили инопланетяне. А теперь я кладу трубку.

Он завершает звонок, но его руки сжаты в кулаки на протяжении всего пути до ресторана.

* * *

Сегодня тайская еда. Я сижу за столиком на веранде еще одного ресторана, пытаясь не ерзать. Фредерик напротив меня, и я до сих пор думаю, не мираж ли он. Это наша третья встреча. Дальше возможны два варианта развития событий: однажды мне будет казаться совершенно привычным войти в комнату и увидеть там Фредерика. Или, что более вероятно, он снова исчезнет.

Через десять лет, когда кто-то спросит меня о моем отце, я, может, отвечу: «Я видела его трижды, когда мне было семнадцать. Мы ели пад тай [3] за столиком перед полем для гольфа, и я не нашла в себе смелости спросить, как меня зачали».

3

Блюдо тайской кухни из обжаренной рисовой лапши.

Фредерик выбрал более нейтральную тему для беседы.

– Какие занятия ты хочешь посещать в Клэйборне?

– Ну… – Не думала об этом несколько недель. – Курс английского мне кажется классным. Еще есть русская литература. Полагаю, продолжу изучать испанский как обязательный второй язык. – «И музыка». Но я не готова говорить о ней.

Забавно, потому что я всегда представляла, что если встречу отца, то мы не будем говорить ни о чем, кроме музыки. В моих фантазиях он был рад узнать, что у нас столько общего. Он был расстроен, что потерял так много времени.

Теперь? Музыка – последнее, что я хочу рассказывать о себе. Если скажу, что одну из его любимых песен – You Can’t Always Get What You Want группы The Rolling Stones – исполняла в начальной школе с хором в гармонии на четыре голоса, он точно поймет, как сильно я его обожествляю.

Как унизительно.

– Я был не таким студентом, как ты, – говорит отец. – Меня чуть не выгнали на первом курсе.

– Правда? – Но я уже это знаю, прочитала в интервью для Spin.

– Обязательные уроки меня чуть не убили. Но я смог продержаться, только чтобы мне позволили посещать все музыкальные кружки. Еле выдержал.

Я уже знаю о нем многое: что он любит старые фильмы и свежевыжатый апельсиновый сок. Читала, что однажды он играл на предвыборной кампании Обамы и что у него аллергия на кинзу. Знаю, что его сценическое имя – Фредди Рикс – появилось благодаря тому, что его друг Эрни считал, оно «не вызывает запор» в отличие от Фредерика Ричардса.

– Хотел бы я знать, что не нужно было быть таким нетерпеливым, – говорит он. – Хотел бы я прожить все это заново. Это и много еще чего.

«Что, например?» – жду, что он продолжит.