Полувзвод б/б

Дмитрий Денисовский

Как тридцатилетний кадровый капитан-разведчик должен был отнестись к словам этого интеллигентного подполковника? Разве мог он, гвардеец и орденоносец, воспринимать эти слова всерьёз? Вот и спросил опять прямо:

– И всё-таки, как вы считаете, насколько это может всё затянуться?

Не дождавшись быстрого ответа, добавил:

– Нельзя мне по госпиталям валяться! Наступление через несколько дней продолжится. А к нам в отряд прибыло пополнение. Необученные ещё ребята. Как они без меня? Сколько их погибнет по неопытности, пока я не вернусь?

Военврач опять

повернул голову к Егору и устало сказал:

– Вы, молодой человек, по-видимому, не восприняли мои слова серьёзно! Да поймите же вы, наконец! Я считаю, что ваша война закончена! Совсем закончена!

Эти слова прозвучали с неотвратимостью последнего приговора! Они все-таки дошли до сознания Егора, всё ещё никак не желающего поверить в них. Он был поражён этим вердиктом военврача и остался молча лежать на кровати, пытаясь переварить сказанное.

Подполковник перед уходом положил руку на плечо Егора и сказал мягко, по-отечески:

– Держитесь, голубчик! Вы же разведчик! Многое видели, многое пережили. Даст бог, и мои худшие подозрения не подтвердятся! Тем не менее вы должны быть готовы ко всему! Не теряйте надежду! На Бога, на чудо! Да на свой молодой организм хотя бы! Всё будет хорошо!

Военврач ушёл, оставив Егора совершенно подавленным. Он не думал о неутихающей боли, о том, какое лечение его ждёт впереди. Все его мысли и сознание сосредоточились сейчас на страшных словах врача о том, что он, гвардии капитан Фролов, никогда уже не вернётся на фронт!

Глава 3

Капитана Фролова отвезли в раковый эвакогоспиталь на трясущейся по лесным ухабистым дорогам полуторке. Ехали они полдня и по дороге заезжали в другие медсанбаты. К лежащему в кузове Егору добавились ещё несколько бедолаг-бойцов, судьба которых была предрешена подозрениями на ужасный диагноз.

Кто-то из них смог самостоятельно забраться в машину. А кому-то помогли санитары. Но все они, эти бывшие бравые солдаты и офицеры, проведшие на фронте не один год, были сейчас в совершенно подавленном состоянии.

Ехали молча, без разговоров. Каждый был погружён в собственные горькие мысли. Никто из них до сих пор не мог поверить в случившееся. Все надеялись, что это какая-то чудовищная ошибка врачей, которая быстро будет исправлена при осмотре в эвакогоспитале.

Но чуда не произошло! Всем без исключения вынесли страшный вердикт после обследования на рентгеновской установке и осмотра врачами-онкологами. Поняли они, что надо учиться жить с этим. Осознали наконец, что, скорее всего, проведут свои последние дни в этом госпитале. Приняли эту свою жизненную трагедию со стойкостью и смелостью бойцов.

Почти никто не просился в тыл. Не хотели они стать обузой своим родным и близким в последние свои дни на этом свете. Домой отправляли только тех «счастливчиков», кому врачи обещали ещё несколько месяцев жизни. Ну а тех, у которых, как у гвардии капитана Фролова, определяли запущенные формы быстро прогрессирующего рака, оставляли здесь. Обследовали, поддерживали жизнь, давали обезболивающие. Кому-то пока слабые, ну а кому-то уже и морфин.

Поговаривали, что вскоре в эвакогоспиталь начнут свозить онкобольных с двух других, соседних фронтов. Благо что палат тут хватало. Но пока пациентов здесь было всего человек двадцать пять, включая лежачих.

Одним словом, почти полноценный стрелковый взвод Красной армии по количеству бойцов. Хотя и бойцами их считать-то уже было никак невозможно. Тем более что только меньшая часть из них могла ещё пока передвигаться на своих ногах. Причём главным определением здесь были слова ещё пока!

Да и двигались кто как. Кто-то ещё достаточно твёрдо, ну а кто-то уже еле волочил ноги. Знали, конечно, что все без исключения вскоре пополнят часть своих лежачих товарищей. Раньше или позже, но неизбежно!

Десяток бывших фронтовиков, которых временно называли в госпитале ходячими. Такой вот специфический полувзвод Б/Б. Эта аббревиатура стояла у каждого бойца в медицинских карточках. Б/Б – безнадёжные больные! Этими двумя буквами, в общем-то, было сказано всё!

Их свозили со всего 3-го Белорусского фронта в этот эвакогоспиталь, расположенный в первом эшелоне тыла. В основном все пациенты находились на крайних стадиях рака, и это место было их последней остановкой перед уходом в вечность.

Все они без исключения терпели до конца, находясь во фронтовых ротах и батальонах. Пытались скрыть наступающую слабость и дикие боли от врачей и своих товарищей. Воевали до последнего! Воевали как могли из всех своих быстро уходящих сил! До того момента, когда уже теряли сознание от боли или падали от бессилия. Только после этого, когда уже поздно было что-то исправить, их отправляли сюда, сразу в результате беглого осмотра в медсанбатах. Отправляли в последний путь.

В раковом госпитале за ними хорошо присматривали, их усиленно кормили и даже пытались лечить. Но, по большому счёту, все врачи и медсёстры госпиталя понимали, что это уже не люди, а тени, задержавшиеся на этом свете. Их, конечно, жалели, улыбались им и подбадривали. Но больные раком бойцы уже остро чувствовали, что улыбки медиков скорее от жалости к ним. Это не имело ничего общего с радостью, предназначенной только живым.

Гвардии капитан Фролов, как и почти все остальные лежачие и пока ещё ходячие пациенты эвакогоспиталя, пытался изо всех сил не пасть духом. Главное было научиться преодолеть жалость к себе. Жалость, которая наворачивала нежеланные слёзы и заставляла чувствовать себя ужасно одиноким, никому не нужным и незаслуженно понёсшим эту божью кару. Нестерпимо было осознавать себя списанным в покойники, невзирая на то, что ты ещё жив и мысли твои по-прежнему ясны и очевидны.

«Мыслю, значит, существую», – так говорили древние римляне. В этом своём новом обличии живого мертвеца бывший гвардии капитан Фролов понимал, как они были не правы, эти древнеримские философы. Существовал ведь он, как и его соседи по палате, только во временных списках эвакогоспиталя. В общем-то, на них был поставлен жирный крест, и все ждали их затянувшегося конца, чтобы из этих списков вскоре вычеркнуть.