Полузвери
Шрифт:
— Ты что делаешь?
— Ева, заново. Сосредоточься, ты не только не пытаешься меня обезоружить, но и руки ставишь не так, как учил еще пару часов назад.
— Хорошо.
Опять получила первый тычок, второй, потом размашистый шлепок и продольное движение «лезвия». Я смотрела на ладонь-нож и лишь раз вскинула глаза на лицо Нольда, заметив, как оно и без того в глубоких сумерках потемнело сильнее от злости за ошибки. Он не остановился, а вдруг взял и повел «оружие» в сторону — пытаясь не меня достать, а Яна за моей спиной.
Я просто влипла в того, перешагивая и огибая
— Беги, Ян…
— Ты рехнулась?!
Я подпихнула Яна спиной от себя, отражая Нольда изо всех сил, уже не считая — куда и как сильно он по мне попал, а в итоге получила короткий тычок в живот.
— Беги!
Не понимала, почему ору. И заметила, что меня колотит как в лихорадке, только когда Нольд осторожно приобнял за плечи, а Ян положил ладонь прямо на макушку. Голова у меня дергалась, как у болванчика на пружинке. Оказывается, я так плакала, и трясло кроме нервов еще от слез.
— Идите куда подальше… Оба!
Отбила от себя все успокаивающие поглаживания, развернулась и пошла прочь — к зданию. Пусть до утра тренируют воздух, а с меня хватит!
Глава одиннадцатая
Нольд ни о чем не спрашивал, не делал замечаний и вообще не трогал, ни словом, ни физически — даже ласково. Отдал пакет со сменной одеждой и полотенцем, ушел с Яном в мужскую раздевалку, а когда вышла в сухом и босая, просто повел к машине — поехали домой.
Я думала о чем угодно, только не о прошлом, — строила планы будущего: завтра с утра пойду по магазинам и наберу всего про запас от примитивных трусов до ботинок, отосплюсь и отъемся. Схожу в кино одна, посижу в кафе одна, поживу день мирной жизнью под защитой замедлителя регенерата, притворившись обычной молодой и беззаботной женщиной, которая отдыхает в воскресенье. Без оглядки на слежку. И без единой мысли о плузверях, секте, команде и сородичах-некромантах… с последним не очень получится. Притвориться можно, но глаза и нюх не выключишь — духовные трупы буду видеть, а неупокоенное тело смогу почувствовать и глубоко под фундаментом торгового центра, если там попадется кто-то очень исторически-давний. Моя природа всегда со мной, от нее не сбежать.
А хочется. Отец всему учил, и я прилежно училась… как жить травоядным и по сути безобидным животным в мире, где есть охотники за нашим некромантским мясом и шкурками. Правильно Фортен сказал — «выживанию». Судьба же, вот подарок, подбросила мне в пару буквального хищника, Инквизора и полузверя в одном лице, и его стиль жизни иной. Сегодня почти получилась гармония, если он догоняет, а я убегаю, и полный провал, когда он нападает, а я не умею драться…
От меня пахло жертвой? Исконной, животной, той самой травоядной добычей, которая противна полузверям?
Нольд завернул куда-то с дороги, встал на парковочном месте и выключил мотор. Машина вся погасла в полутьме
— Ева, не молчи.
Да я бы не молчала, если бы знала — что говорить. Отстегнула ремень, качнулась к нему и обняла под руку, щекой прижавшись к плечу — слов нет, но он не должен думать, что я зла или обижена. Это не правда.
Мы какое-то время просто так сидели, и Нольд сам погружался в тяжелое молчание. Он не ответил никак на то, что я к нему прижалась, даже не приобнял взаимно. Во всем его теле была одна напряженность.
— Не умею я по-человечески… Ты в праве меня ненавидеть.
— Если так, то ты в праве меня презирать.
Он вздрогнул, наконец-то разжал кулаки и тронул меня за руку, сказав яновскими словами:
— Ты рехнулась? Не говори так.
— Тогда и ты так не говори. Сам знаешь, что ошибаешься.
Нольд машину не заводил, домой не ехал, и я терпеливо ждала еще чего-то. Да, по-человечески у него хорошо получалось молчать, а изнутри, прямо кожей чувствовала, кипело скрытое и болезненное. Невидимая рана, не дающая покоя.
— Я сильнее тебя, Ева… тяжелее, крепче, выносливей, превосхожу во всем. И при этом ни разу не смог уберечь. Ты защищала Яна как могла, а я тебя — не мог даже так. Ты в него ни одного удара не пропустила, а я в тебя — все. Появлялся слишком поздно целый и невредимый и забирал то замерзшую, то поломанную, то израненную… такой весь… ноль. А пытаясь помочь уроками, делаю хуже и причиняю боли еще больше, чем тебе и так досталось. Не хочешь меня ненавидеть, но по сути — должна.
— Отличная идея, Нольд. — Нарочно перебила и сделала тон холодным. — Чтобы стало совсем жалко, я добавлю: а где ты был в мои пятнадцать, когда сектанты убили отца, а за мной гнались как за добычей? В мои семнадцать, когда разбилась на мотоцикле и уползла умирать в овраг? В двадцать, когда едва ли не на улицах милостыню просила, выживая без дома и еды и перебиваясь помощью некромантов, когда те замечали знаки «нужды» и давали немного денег? В двадцать три, когда училась на редакторских курсах в крупном городе с риском быть пойманной любым патрулем на любом перекрестке? В двадцать восемь, когда трое суток пряталась в заброшенном подвале без еды и воды, пережидая внезапную облаву Инквиза… продолжать? Сам выбрал некромантку, сам выбрал вольную, сам и расхлебывай.
Выдохнула и продолжила мягче:
— Глупо каяться в том, что тебя рядом не было — моя жизнь изначально полна опасностей, и лучшее, что ты делаешь — это учишь справляться одной. Не будем притворяться, что мир и люди — это поле с одуванчиками и вечное солнце, готовь к худшему. Тренируй, и чем тяжелее, тем полезнее, — знания и навыки будут тем щитом, которого у меня раньше не было. Себя жалеть — бесполезно…
Напряжение Нольда ушло, сказанное помогло. Он затих, погрузившись в себя и, кажется, вытравливал из чувств ощущение бесполезности и бессилия, особо болезненные потому, что он мужчина.