Поля Крови
Шрифт:
— Он ко мне, я отца поднял, он... — пацан сглотнул комок в горле, справился с собой, — он старостой был. Приказал укрыть, кого увижу, господин идар. Я всё сделал, как он сказал, Зайку сохранил.
Кодик переглянулся с Наглым. Тот пожал плечами, словно отвечая на безмолвный вопрос. Кодик тут же отвёл взгляд и сказал мне:
— Господин, мы сделаем перевязки для младенцев. Мелких детей на спину, ну а остальные своими ногами.
Ловкач напомнил:
— И еды, еды набрать на всех.
Поварёнок, который обычно и варил кашу, кивнул
— Скотину бы отпустить.
Теперь уже сморщился я. Ничуть не хуже Глебола. Столько времени терять. Не мог сразу, когда мы только начали обходить дворы, подать эту мысль?
Поварёнок отшатнулся, я успокаивающе поднял руку, убирая с лица гримасу:
— Давай займись. Всё равно уже солнце садится. Не идти же нам в ночь? С рассветом и двинемся.
Сын старосты шагнул вперёд:
— Господин, мы поможем. Мы быстро.
Я лишь кивнул разрешая. Спохватился лишь об одном:
— Девки пусть останутся с младенцами.
Не скажу, что эта ночь, ночь с плачущими младенцами, была лучшей в моей жизни. Но и худшей она точно не была. Уж лучше просыпаться от воплей детей, чем от ледяных прикосновений теней и остановившегося сердца.
Даже мне утром пришлось примерить на себя перевязку. Несколько кусков полотна обхватывали плечи и поясницу, устроив на мне что-то вроде упряжи для седока за спиной.
А у Наглого, кроме такой же за спиной, перед грудью ещё один младенец висел. Я лично выбрал, кто будет тащить эту ношу. Он не только Наглый, но ещё и двужильный. Лишь немногим слабее Кодика. Второго младенца, девочку Заю, так и тащил её брат, сын старосты. Никому не отдал в руки.
Сам Кодик был навьючен едой. Судя по карте, да с таким отрядом, нам предстояло идти три дня. И кормить всю эту ораву. Это не мои пять солдат, переживших голодуху Кузни и радых краюхе хлеба вечером. Крупа, котелок, кусок солонины, краюхи хлеба, кувшин козьего молока и прочее.
Тощий, который бежал первым, замер, принялся крутить головой:
— Чтот птицы себя неправильно ведут.
Я встал рядом, огляделся. Дорога, по которой мы бежали, петляла между колок леса. Мы только-только начали спускаться в очередную такую низинку. Правда, узкий спуск впереди превращался скорее в широкую балку, с густо поросшими кустами и деревьями склонами. Я не видел ничего необычного. Впрочем, я и птиц не видел. Но не доверять Тощему у меня не было причин. Уж кто-кто, а он отлично читал следы.
Вот только что делать? Обходить эту балку? Рискнуть?
— Господин!
Я резко обернулся на крик Тощего. И сразу увидел причину вопля. Из-за деревьев позади нас вылезло четверо. С луками в руках.
Ну, четверо это ни о чём. Я их сейчас...
Заставив меня подавиться мыслями, среди деревьев замелькали тёмные фигуры. Пять, десять, пятнадцать...
***
Где-то далеко отсюда, на бегу, Визир хмыкнул:
— Сколько служу господину в Кузне, каждый раз поражаюсь, как ты ловко исполняешь все приказы. Дня не прошло, а ты уже отправил этого Лиала умирать.
Глебол на миг ожёг взглядом Визира и отвернулся. Ничего говорить он не собирался. Меньше знает Визир, здоровей он, Глебол, будет.
Визир глупец. А ведь пока был молодым, казался таким сообразительным. Где господин Суав и где они? Господин Суав на год вернулся в Кузню, а им здесь сейчас биться с реольцами.
Когда нужно было делать Кузню сильней, Глебол старался, не останавливаясь ни перед чем. Но сейчас его, Глебола, Кузня здесь, вот они птенцы и их люди бегут вокруг. И убить одного из птенцов, означает ослабить всю Кузню, весь отряд, который ему доверили. Глебол не собирался выполнять глупый приказ господина.
Эта заваруха надолго. Либо Лиал сам погибнет в схватках, либо погибнет он, Глебол, либо господин забудет о том позоре на посвящении.
В конце концов, Глебол обязан жизнью этому птенцу. Не приведи он телохранителя принцессы, и Клинок кровавого заката поглотил бы их кровь. Быстро Визир забыл об этом. А вот у него, Глебола, память лучше.
***
Наглый завопил:
— Бежим!
Его в три шага настиг Кодик, пнул под колено, заставив споткнуться. Пацан с Зайкой только охнул, а Кодик уже подхватил Наглого под руку, не дав упасть и раздавить младенца. Тут же рявкнул ему в ухо:
— Жди приказа господина!
Ожёг меня взглядом:
— Господин?
Я стиснул зубы. Это ловушка. Никаких сомнений. Но балка слишком широка, чтобы перегородить её, а вот спуск, по которому мы сюда попали, настолько узок, что там хватит...
— Господин?!
Мальчишка с пронзительно голубыми глазами Предка Дисокола хрипло сказал:
— Это единственный путь. Слева придётся в холм карабкаться, а справа...
Я рявкнул:
— Вперёд! Так быстро, как только можете! — повторил для детей. — Бегом, бегом!
На бегу выхватил меч, сжал его, чувствуя, как потеют пальцы и колотится сердце, скомандовал:
— Плотней, плотней!
Быстро ли могут бежать дети? Когда я сам был мелким, мне казалось, что быстро. Но сейчас, видя, как неспешно ползут по сторонам склоны балки, осознал — медленно.
Будь прокляты эти склоны, поросшие корявыми деревьями. Там можно спрятать самого Безымянного. И если там есть лучники, то мне...
То мне нужно будет отбить все их стрелы.
Я невольно сглотнул. А что делать, если даров в моей крови хватает только на защиту себя?
Невольно в сердцах повторил про себя: «Я дам тебе силы, дитя!» Где? Где они, когда так нужны?
Отстал на шаг, смиряя дыхание и заставляя его звучать в такт ударам сердца. Жар души рванул по телу, заставляя ихор в крови пламенеть.
Тенькнули луки на склонах.
Рука с мечом сама рванула вверх. Твёрдо, уверенно, так, как и нужно. Несмотря на то, что сердце пыталось выпрыгнуть из груди, а во рту пересохло.
Первые движения Меча льда и света.
Тысячи раз повторенные движения.