Поляки и литовцы в армии Наполеона
Шрифт:
– Мне ничего больше не остается, – отвечал Штакельберг, – как жалеть о вашем величестве и уведомить свой двор о вашем поступке. Чего вы, государь, ожидаете от Франции против трех держав, способных сокрушить всю Европу?
– Ничего, – отвечал король, – но я исполнил свою обязанность».
Штакельберг не нашел никакой угрозы в непонятной выходке польского короля, но уже спустя полтора десятилетия союз обиженных поляков и возбужденных революцией французов начал доставлять неприятности России. Сначала А. В. Суворову пришлось иметь дело с воинственными поляками на равнинах Италии и в негостеприимных Альпах, затем поляки боролись со своими обидчиками
Польша и Франция издавна были связаны незримыми узами, оба народа, скорее всего, объединяло родство национального характера. А он и у поляков, и у французов выражался в непомерной любви к свободе. Любви, надо сказать, чрезмерной, которая вылилась во Франции потоками крови, а в Польше гипертрофированная любовь к свободе превратила государственную жизнь в анархию, и стоила ей, в конечном итоге, независимости.
Из этих взаимных симпатий граждане обеих стран находили приют друг у друга, когда в собственном государстве было слишком жарко. Поначалу в Польше спасались знатные французы, бежавшие от революции. Впрочем, даже польская аристократка графиня Потоцкая, родственница последнего короля Польши, нелестно отзывается о гостях:
«В конце прошлого столетия Польша была переполнена французскими эмигрантами, которые, охотно пользуясь оказываемым им гостеприимством, большей частью держали себя с таким высокомерием, как будто этим они оказывали кому-то большую милость».
С последним разделом Речи Постолитой и подавлением восстания Костюшки ситуация изменилась – теперь польские патриоты искали убежища на территории революционной Франции. И надежды на возрождение Польши также связывали с ней.
Заметим, что уровень благосостояния поляков, разделенных тремя державами накануне появления на исторической арене Наполеона, был различным. Более всех повезло землям, оказавшимся под владычеством Пруссии и его мудрого короля. Однако поляки были не тем народом, который можно купить материальными благами. Участник Заграничных походов 1813–1814 гг. русский офицер А. Ф. Раевский отметил причину их неблагодарности к благодетелям, которую не смог бы понять иной современный человек, отягощенный заботой о хорошей жизни:
«Некогда поляки (разделом 1794 года Пруссии доставшиеся) не были столь богаты, покойны и счастливы, как под скипетром потомков Фридриха. Впрочем, причина их ненависти к Пруссии довольно извинительна, ибо правительство имело в виду истребить не только прежние права и установления, но даже самое наречие их предков. Все дела, все сношения должны были совершаться на немецком языке; все чиновники и должностные люди были из немцев. Оскорбление народного самолюбия есть одно из самых ужаснейших оскорблений!»
В общем, когда появился Наполеон, все поляки – и прусские, и русские, и австрийские – и бедные, и богатые – объединились с единой целью: восстановить независимость родины.
Легионы Яна Домбровского
Мы не устаем удивляться, как поляки верили Наполеону, как преданно сражались за его интересы на протяжении всего периода наполеоновских войск… И оказывается, что не по своей инициативе Бонапарт будет обещать полякам вернуть государство, а они вынудили французского генерала подать им такую надежду.
Еще в 1796 г. польские эмигранты, обосновавшиеся в Париже после разгрома восстания Костюшки, обратили внимание на блистательный карьерный рост генерала Бонапарта и сделали на него ставку. Поляки подбирались к Наполеону, выискивая малейшую возможность для плодотворного контакта, иногда преодолевая неимоверно длинный путь.
В июле 1796 г. парижская Депутация (официальное представительство польской эмиграции) обращается к своему послу в Константинополе князю Михалу Клеофасу Огинскому с поручением связаться с адъютантом генерала Бонапарта Юзефом Сулковским. Через последнего поляки надеялись склонить командующего Итальянской армией к участию в польских делах.
«В соответствии с поручением Огинский связался с Сулковским и в августе получил от него ответ с французским офицером, следующим из Италии в Персию через Константинополь, – рассказывает Мариан Брандыс. – Содержание этого ответа князь Михал Клеофас приводит в своих воспоминаниях: «…Он дал мне понять, что ему не очень удобно говорить о польских делах с Бонапартом в ту минуту, когда этот генерал занят военными действиями в Италии; но он советовал мне написать генералу письмо от имени моих соотечественников и уверял меня, что оно будет принято благосклонно. Далее он ручался мне, что, если бы мы могли заинтересовать генерала Бонапарта, наши надежды на освобождение Польши обрели бы почву, так как этот генерал пользуется огромным доверием французов и не преминет рано или поздно стать во главе правительства».»
Огинский отправил письмо и самому Наполеону. Оно получилось у автора бессмертного полонеза чересчур пафосным:
«…Твое сердце, которое успехи не сделали глухим к стенаниям страдающего человечества, несомненно, обливается кровью при одном представлении о стольких несчастных существах, которые еще ждут своего освобождения руками Франции… Пятнадцать миллионов поляков, некогда независимых, а ныне являющихся жертвами насилия и обстоятельств, обращают свой взгляд на Тебя. Они хотели бы разрушить преграду, отделяющую их от Тебя, дабы делить с Тобой опасности, дабы увенчать Тебя новыми лаврами и прибавить ко всем титулам, кои Ты уже заслужил, звание отца угнетенных!»
Потратив на раздумья не более минуты, Наполеон продиктовал ответ адъютанту Сулковскому:
«Что я могу ответить? Что я могу обещать? Напиши своему земляку, что я люблю поляков и высоко ценю их, что раздел Польши является несправедливостью, с которой я не могу смириться, что после окончания войны в Италии двинусь сам во главе французов, чтобы заставить московитов восстановить Польшу. Но скажи ему также, что поляки не должны уповать на чужеземную помощь… Все красивые слова, которые им будут говорить, не приведут ни к какой цели. Я знаю язык дипломатии… Народ, попранный своими соседями, может освободиться только с оружием в руках».
Если поляки угадали карьерный рост Бонапарта, то Наполеон не упустил блестящей возможности приобрести преданных воинов. Так началась величайшая дружба Корсиканца с поляками.
Хотя… тот, что искал пути сближения поляков с Наполеоном, разочаровался в числе первых. Через несколько лет великий композитор и патриот своей родины Михал Клеофас Огинский напишет о своем недавнем кумире:
«Я питал доверие к генералу Бонапарту, командующему в Италии французами и поляками и сражающемуся только за свободу и независимость народов. Мой энтузиазм, а в особенности надежда, что я найду в нем защитника польского дела, уменьшились, когда он объявил себя пожизненным консулом, и совсем оставили меня, когда он объявил себя императором французов».