Поляна, 2012 № 01 (1), август
Шрифт:
Соседственный нам автогигант, хотя сам и не производил дефицитных «Жигулей», но имел на них некоторую квоту. Где-то в районе 150 штук в год. В основном — для руководящего состава. Что останется — для передовиков. Кто ж его знает, сколько оставалось и оставалось ли? Местный автомобиль шефа не интересовал, и он прицелился на «Жигули». Расчет был прост: кто откажет человеку, отвечающему за проведение спецмероприятия, и притом в самый его бум?
— Ты грамотный, — сказал он мне. — Напиши заявление на имя Генерального. Опиши там, что вот, человек возглавляет ответственное мероприятие по обмену партбилетов. И что он просит выделить ему один «Жигуль». Понял? Когда сделаешь?
— Когда ты мне выделишь свободную минутку.
— Об этом не мечтай. Пиши, вай! ну, я не знаю когда. Хоть ночью пиши.
Но что же такое была эта спецбумага, которая веками не желтеет? Говорили, что в ее светочувствительном слое повышенное содержание серебра. Куда более наивная дореволюционная фотография не знала таких заказов — «хранить вечно!» Но содержание серебра в ее фотобумаге и фотопластинах было куда выше. В моем доме и до сих пор есть такие дореволюционные фотографии, которым и сто и более лет, и которые действительно не желтеют.
Но даже и зная обо всем этом, то есть о повышенном содержании серебра в сегодняшней фотобумаге, мне бы никак не пришла в голову мысль перевести это серебро в слитки. А шефу она пришла в голову и не со временем, а тотчас.
— Ми же, Воледя, каждый месяц сдаем отработанный фиксаж. Зачем сдаем? В нем — все серебро от фотопроцесса. Здэсь его будет в три-и раза болше. Понимаешь мой мысел?
Конечно, этот «мысел» был тупиковый. Как взять то серебро из раствора? Этого мы оба не знали.
— Знаешь, — сказал я ему, — если мое письмо к генеральному сработает, и ты по госцене купишь свой «Жигуль», то и это неплохо.
— Вай! — презрительное «вай». — «Жигуль» — это мелочь. Надо иметь очен много таких мелочей, чтобы получилось то, что мне нужно.
— Есть выход. Пошли меня с отрывом от производства в институт. Каких-нибудь пять лет, и на следующем обмене партбилетов мы наварим с тобой такие бабки!..
— Я ценю твоего юмора, но есть вещи поважней, — почти траурно сказал он.
Трудность моего маневра состояла в том, что мне надо было как-то выстроиться из той почти рабовладельческой системы, в которую я невольно вляпался. Честно говоря, меня просто воротило от всех тех маленьких шалостей, которые ежедневно надо было совершать помногу раз в день только для того, чтобы э-ле-мен-тар-но набить ему мошну. Другого смысла в нашей работе не было. Раз только я заикнулся о том, что фотография — искусство. Я ему честно сказал:
— Гамлет! Давай делать настоящее фото!
— Знаиш, — ответил он честно, — меня этому не учили. Я — ремесленник. Но хороший. Лет двадцать назад я сам мечтал об этом. Но с годами у цели делается другое лицо. Ты даже не заметишь, как лицо и твоей цели изменится…
И тут на нас покатило. Только с автозавода от двух до трех «Икарусов» в день. Партийный заказ нагнул нас в такой конвейер, что не только покурить, иногда и по малой нужде сходить было некогда. Вечером, когда мы уже, наконец, закрылись и оба с удовольствием закурили, он спросил:
— Сколько получилось квитанций по партбилетам?
— Двести десять.
— Слушай, покажи в книге движения не все. Покажи сто.
— А как же деньги? Лишние деньги в кассе?
— Лишнее оставь на кассе. Если, чуть что, проверка, — извините, ошибся. Да, квитанции не показал, а деньги-то вот они, целы.
— Да зачем?
— Забыл? Мы же переходим на хозрасчет. Нам не надо делать болшой выручка. 550–600 рублей в месяц, не болше. Тогда нам не повесят болшой план от выручки. Самое болшое, два плана. 1200 рублей — не болше. Остал-ное — твое! И никаких ревизий. Вот тогда будем работать по-настоящему.
— Но как же я тебе сделаю месячную выручку 550, когда только сегодня у меня — 140?
— Как? Думай, крутись. Представ, завтра будет опять наплыв. Пият «Эка-русов». Сегодняшнюю съемку придется сейчас пахать. И завтра в книге движений показатель опият низить.
— Это уже интересно… Допустим, один раз я ошибся, а два? Ты мою жопу подставляешь? Главная заповедь для кассира: недостача в кассе еще возможна, лишние деньги — тюрьма.
— Слуший, у тебя хороший жена, хороший сын…
— Э, брось!
Тогда он показал мне червонец. Я протянул за ним руку.
— Э, нет, — отдернул он руку и даже немного присвистнул. — Сначала напечатаем, да?
За время моего рабства он стал владельцем кооперативной квартиры и тех вожделенных «Жигулей». Машину я обошел со всех сторон, проверил как работают амортизаторы, постучал ботинком по скатам, оценивающе прищурился и сказал:
— Хорошая штука. — Он глядел настороженно. — Хорошая. Мне особенно цвет нравится. — Тут я выдержал огромную, невероятно большую паузу, чтобы продолжение прозвучало, как гром. — Но, согласись, Гамлет… (опять замедление), согласись. Из четырех колес два…
— Что два, что? — нетерпеливо воскликнул он.
— Как что? Два — мои.
Конечно, я имел в виду не два колеса, а полмашины. Он понял, что я имел в виду, потому что, кажется, впервые посмотрел на меня не как на пустое место. Каким-то очень долгим и внимательным взглядом.
А квартира, что ж… Квартиру, хотя это были все те же деньги, я ему с легкостью молодости прощал. Ездить можно и на трамвае, а жить надо в своем жилье. Квартира — необходимость, машина — приятное излишество.