Поляна, 2012 № 02 (2), ноябрь
Шрифт:
Стоянку геологов мы увидели уже через час полета. Палатка и два ГТС, как сокращенно называли геологи свои транспортные средства, стояли у каменной осыпи, в тени высокой скалы. Вторая палатка была укреплена на крыше одного из тягачей.
За машинами тянулась глубокая колея: раздавленный, размичканный и перемолотый гусеницами моховой покров тундры. Черная рана эта тянулась до горизонта и оставляла тягостное впечатление, будто злой волшебник девственной долине живот вспорол.
По моей просьбе пилоты сделали круг над ледником и все
Ни кратеров, ни следов падения болида я не заметил, ледник был покрыт трещинами и походил на скомканное голубоватое покрывало.
Геологов было «семеро смелых»: трое крепких молодых парней, пожилая супружеская чета и два вездеходчика.
Я помог парням разгрузить вертолет, а затем нас пригласили к походному столу из ящиков и угостили наваристым супом из оленины.
Самодельные примуса геологов издавали адский шум, и я пожалел, что в тундре нет ни деревца, ни кустика, — как бы хорошо посидеть у костра!
Между тем пожилой геолог Захар Иванович о чем-то коротко переговорил с командиром вертолета и обратился ко мне:
— Пилоты сейчас перепрыгнут чуть южнее на речку Нюнькараку-Тари, там лес растет. Поможешь дров заготовить?
— Лес растет? — я подумал, что ослышался. Мы находились вблизи 76-й параллели. Последние лиственнички лесотундры растут на 73-й, то есть на 300 километров южнее, но рек с таким названием там нет. Видя, что вопрос так и вертится у меня на языке, Захар Иванович улыбнулся:
— Там ивняк. Древний. Реликтовый. Заготовим сухостой, а вечером — костер и гитара.
«Прыжок» растянулся по времени на полчаса. Я не отрывался от круглого, как иллюминатор, окошка.
Горы Хэнка-Бырранга лежат в зеленой тундре параллельными черными грядами с глубокими долинами между ними, и впечатление такое, будто Святогор-богатырь землю пахал и пашня окаменела.
Едва остановились лопасти вертолета, как я выпрыгнул, да так и ахнул.
Два года не видел я ни деревца, ни кустика, ни листочка зеленого, а тут — настоящий лес! Ну, не совсем чтобы лес, а густой кустарник по обеим сторонам реки. Некоторые деревца были выше моего роста и толщиной в руку. Я растер пару ивовых листочков в ладони и вдохнул горьковатый запах.
Какая благода-а-а-ть!
Захар Иванович посматривал на меня и улыбался.
Мы наломали и нарубили сушняка, уложили вязанки в вертолет, а пилоты за это время поставили сеть и наловили хариусов — красивых сильных рыбок с большими радужными спинными плавниками.
Под конец я вышел на полянку с настоящим, как на материке, разнотравьем, и с веселыми искрами цветов на ней.
Вот будет радость нашим женщинам!
Я насобирал большой букет всяких разных полевых цветов-цветочков и нарезал свежих веточек ивы. Ну, держитесь, мои дорогие! Без пирожков ни за что не отдам!
Размечтавшись, я выкопал несколько «саженцев» и замотал их корешки мокрой травой.
Когда мы вернулись к стоянке геологов, Инга Андреевна, пожилая геолог, жена Захара Ивановича, взяла у меня цветы и веточки ивы и осторожно опустила их срезами в холодную воду ручья:
— Свежими их довезешь, мальчик. Я вижу, тебе есть, кого обрадовать.
— Есть, Инга Андреевна, но это для всех!
А потом был ужин с «грамулькой», гитара и песни у костра.
Я рассказал историю своего болида. На что Захар Иванович заметил:
— На леднике не достанешь его, потому и не ответили тебе из Комитета по метеоритам, а вообще, заметь странную особенность гостей из космоса: падают они в безлюдных местах или на луга и поля. За 300 лет, как во всех странах идет наблюдение за небесными камнями, ни один еще не упал на город, на деревню или даже на самый маленький дом. И в истории такого не отмечено. Тунгусский метеорит обрушился на глухую тайгу в 1908 году. Еще один, очень большой, упал на хребте Сихотэ-Алинь зимой 1947 года. До сих пор там осколки металлоискателем находят.
— Вот бы такое диво в руках подержать! — заметил один из вездеходчиков.
— Настоящее диво — не кусок железа из космоса, а вот оно! — Инга Андреевна подняла из ручья веточку ивы и покрутила ее в руке. — Жизнь! Всю Вселенную обшарили астрономы телескопами, но не нашли такого феномена, как планета Земля, такого чуда, как хлорофилловое зерно, такой лаборатории, как живая клетка.
Разговор опять перешел на тайное и непознанное, а я взял фотоаппарат и тихонечко отошел в сторонку.
По часам была уже ночь, незаходящее полярное солнце висело над самым горизонтом и сверкающее тело ледника окрасилось сиреневым цветом.
Над скалами чуть колыхался нагретый воздух. Казалось, камни дышат и приглашают к разговору.
Я положил руку на древний базальт. Он был покрыт коркой черных лишайников, шершавых и теплых, как шкура быка. Наверняка, я был первым человеком в истории этого камня, и он с радостью отдавал гостю накопленную за день энергию светила. Несколько песчинок-базальтинок скользнули из-под руки, упали на мох и исчезли, как исчезают мгновения.
Сколько надо времени, чтобы слабый лишайник разрушил базальт и превратил его в песок? Миллион лет? Сто миллионов? Миллиард?
Сколько песчинок в скале?
Сколько секунд в вечности?
Сколько клеточек в теле человека?
Миллиарды. И все работают слаженно-сглаженно, спокойно-бесперебойно, дают тебе радость дышать и жить. Для тебя это обыденность, ты привык и не замечаешь. Кто же автор этого чуда? Случай? Эволюция? Создатель?
Когда я вернулся к костру, «геологиня» сидела на корточках у ручья и рассматривала в лупу срез пенька ивы.
— Что там интересного, Инга Андреевна?
— Сто пять! — с восхищением в голосе ответила женщина.