Поляна, 2014 № 02 (8), май

Румянцев Валерий

— Счастья тебе, красавица!

В одно мгновение с души смыло всю эту двадцатироманную муть. Стало хорошо и просто. Как и должно быть. У метро я набрала номер «Т. Т.».

После трех гудков:

— Привет, Дуся.

— Здравствуй, Тимур. Как твое здоровье?

— Спасибо, налаживается.

— Как сын?

— Все в порядке. Слушай, Дуся: ты вылетаешь через четыре дня. Хватит тебе четырех дней?.. Как твой литературный ликбез?

— Продвигается. Четырех дней хватит, Тимур.

— Отлично. Перед твоим вылетом я тебе позвоню. Ты мне скажешь в двух словах, что думаешь об этой Илоне, исходя из прочитанного. Ладно?

— Ладно… Тимур?..

— Что?

— А когда… я смогу… увидеть тебя, потом, после поездки?

— Да, так будет лучше. Ты же сама понимаешь.

— Понимаю. Конечно, так будет лучше.

— Вот и хорошо, Дуся. Я тебе позвоню.

— Пока.

— Пока.

Я не стала садиться в метро и пошла домой пешком. Пришла домой, когда стемнело. Легла в постель и уснула сразу, без всяких

снов.

21. Бесы +

Романы Илоны Зулич, которые я читала в течение трех дней, произвели на меня очень сильное и, если честно, гнетущее впечатление. Не в литературном смысле. Сейчас поясню.

Написаны они были хорошо. Технически почти безупречно. Насколько я, конечно, могу об этом судить. Здесь было и кое-какое остроумие, и вполне оригинальные и точные метафоры (немного набоковского пошиба), и умеренно захватывающий сюжет, и даже некоторые образы казались действительно живыми, или, как там выражаются литературные критики? Объемными? Рельефными? Пластичными? Не помню. Если бы я раньше прочитала эти пять романов вместе с теми рейтинговыми двадцатью, я бы точно так же задалась вопросом, зачем я все это, собственно говоря, читаю. Тексты Зулич были в целом не хуже и не лучше остальных, может, даже в чем-то и получше некоторых. Но теперь я знала, зачем их читаю: мне нужно было понять, что такое Илона Зулич.

В жанровом плане все романы были разными. Автор, так сказать, явно пробовал свои силы в разных форматах. Он их экспансивно столбил. Мистический триллер, где девушка-вампир по ночам убивает мужчин (всего — тринадцать убийств; им предшествуют эротические сцены, предваряемые, разумеется, цитатами из «Кама-сутры»); офисная история в духе «я сама» (о роковом Самоделкине в юбке, которая мочит уже не мужиков, а баб-конкурентов); иронический роман о роковой блондинке, путешествующей по свету и практически ежеглавно меняющей разнокожих любовников; почти реалистический роман о духовных поисках жены олигарха (в конце олигарха убивает любовник жены олигарха, а потом убивает себя сам, таким образом — жена олигарха задумчиво сидит между двумя трупами и финал остается открытым); и, наконец, фантастический роман о каком-то пришельце Эре, любовнике земной девушки Лии, с которой они по ночам летают в космос по всевозможным галактическим сейшенам. Этот роман был написан последним и, судя по всему, совсем уже без энтузиазма. Какие-то фаллические леса на планете Сперматос… Словом, «караул устал». Но дело не в этом.

Во всей этой пестрой постмодернистской кроваво-мистико-эротико-интеллектуальной галиматье с отчаянными реалистическими вкраплениями отчетливо вырисовывался, как говорили, помню, в школе, образ автора, который был — глубоко трагичен. Можно сказать: этакий Печорин в юбке, вампир-прозаик, который вдруг решил ненадолго, что его «предназначение высокое» — это литература. И вот он щедро и вдохновенно слил в тексты весь свой неуемный вампиризм и, как наркоман, который ввел себе в вену дозу и ждет прихода, зажмурился от предвкушения торча и стал ждать. Чего? Славы, наверное. Или какой-то там массово признанной его, автора, самореализации. Или еще чего-то там в этом же духе. Чего, в конечном счете, нет на свете. Проплаченная мужем слава, этот коммерческий синтетический кайф, Илону Зулич явно не удовлетворил. Будь она человеком попроще и поплоще, она бы обстоятельно и с любовью обработала бренд «Илона Зулич», созданный на миллионы Анри. Но бренд — это хозяйство, которое надо вести. Интервью и твоя напомаженная рожа в журнале — это приятно первые два-три месяца. Потом все это становится рутиной. Надо любить процесс. А процесс отработки бренда сродни процессу мойки посуды или лепке котлет. Тот же быт. Но Илона Зулич — плохая хозяйка и не любит процесса. Ей нужен результат.

По текстам я почувствовала, что Илона в общем-то не любит и писать. Конечно, может и в чем-то даже умеет, но не любит. Ей сначала интересно, а потом — скучно. И так всегда и во всем.

От этой женщины исходило что-то тяжелое, свинцовое, гигантско-паучье, что-то безысходное, как разметастазенный рак, что ли. Или как удушающе-пряные духи. И чувствовалось, что сама Илона в этом не виновата. Это была ее природа, ее карма, «электро-эдипов комплекс», или как там это называется?.. Вроде бы все понятно: страдающая эгоистка… Но нет, не все…

Я помню, как-то однажды Сеня Вайзеншток развил целую теорию про то, какие бывают люди. Теория была такая. Есть люди хорошие (добрые, отзывчивые и так далее). Можно их назвать, наверное, нравственными. Или людьми с моральными устоями. Это скучно, но это так.

Есть люди плохие (предатели, провокаторы и прочее). Вероятно, это называется: «безнравственные, или аморальные, люди». А есть те, кто живет просто вне морали, или, если угодно, вне всего того, на чем держится нормальная человеческая жизнь, «по ту сторону добра и зла», как выразился сошедший с ума классик. Не аморальные, а внеморальные люди. Сверхчеловеки. Пришельцы. Бесы. Назвать их можно по-разному. А вот среди этих бесочеловеков есть разные. Есть те, которые как бы заряжены какой-то своей программой, каким-то своим «черным делом», целью и идут к ней по трупам, как Ленин с Наполеоном, и те, которые такой цели не имеют. Это — тоскующие бесы. Бесы-тоскуны. Они бродят среди людей и мучают их, и мучаются сами.

— Понимаешь, Дусь, — говорил

Сеня, — в этих скучающих чертей Дьявол вложил что-то вроде любви к материальной жизни. Они все-таки любят удовольствия: поесть там, потрахаться, выпить. У них сущность-то бесовская, а жопа человеческая. И жопа мешает бесоваться по полной. Понимаешь? Не только жопа, но и мозги. Эстетика опять же. Многие из них обладают утонченным вкусом и любят красивые вещи. Многие всякие-разные доморощенные дизайнеры, модельеры — те самые скучающие черти. Откуда сейчас такое повальное увлечение дизайном? Это тоскующие бесы сублимируют свое вампирское либидо. Как там говорил старик Фрейд: гиперсублимация. Гламур — это чистая туса бесов-тоскунов. И в литературе сейчас сплошные «цветы зла». Это — тоже бесы-тоскуны. Ну и вот. А те, бесы-вершители, Ленины с Наполеонами, они, конечно, тоже могут любить потрахаться и позаниматься оформлением своего интерьера, но это для них, в конечном счете, не главное. Бесы-вершители, Дусь, бывают трех видов. Бесы, одержимые властью. Это — А. Бесы, одержимые славой. Это — Бэ. И бесы, одержимые деньгами. Это — Вэ. То есть государственные деятели, публичные люди и бизнесмены. Тут, Дусь, важна чистота форм. Вот, например, Горбачев. Кто это? Вроде бы человек власти. Нормальный аппаратчик и все такое. А почему он прогорел? Потому что любил славу. Он же ведь млел на публике и упивался собой, как провинциальная актриса. А вот Ельцин был чистый мопс власти. Ему ничего, кроме власти, и не надо было. Понимаешь, Дусь?.. Если ты бизнюк, занимайся деньгами. Захочешь славы или политической власти — сожрут. Если ты публичный бес и любишь деньги — рано или поздно сядешь. У них, у бесов-вершителей, четкое разделение функций. Что-то вроде законодательной, исполнительной и судебной. Это не значит, что политики не пи…ят, бизнюки не лезут в телек, а актеры не тусуются в Кремле. Все это есть. Но суть есть суть. Бесы-вершители — это чистые бесы. Вроде античных богов. А бесы-тоскуны — это бесочеловеки, вроде античных героев. Люди, как известно, состоят из духовного и материального. Ну, из тела и души. Можно так сказать: из морали и жопы. Человек — это жопа плюс мораль. Тоскующий бес — это как бы жопа, гуляющая сама по себе, без морали, как без штанов. Это такая жопа-зомби. Аморальный человек — он делает гадости, но потом раскаивается, что их делал. Плачет, просит прощения, опять гадит, опять плачет, и так до бесконечности. Он словно бы штаны приспустит, покажет всем жопу, а потом вдруг ему станет стыдно, что он ее всем показал, он и ходит опять в штанах (в морали, по совести, с душой). Обещает сам себе ночью в кровати: никогда-никогда больше не буду показывать ее окружающим. А утром сорвется — и опять покажет. А тоскующие черти — они не каются. Они тоскуют. Понимаешь, Дусь?.. Не печалятся, не каются, не страдают даже, это не про людей… Они тоскуют. Печорин — он не страдающий эгоист, а тоскующий. Тут Белинский не прав. Им, этим Печориным, тоскливо и скучно. У них такая… тоскука по жизни. И злость на то, что тоска и скука. Злотоскука у них. И им все всегда противно, все всегда надоело и все всегда не так. Они немножко захотят, скажем, власти, получат ее немного — скучно. Захотят немного славы, получат ее — тоскливо. Захотят денег, спи…ят, жадно потратят — пустота и злость. Но больше всего они любят мучить людей. Это сейчас называется «энергетический вампир». Как все тот же Печорин. Энергетические вампиры, Дусь, бывают контактные и дистантные. Контактные вампиры слабее дистантных. Им, чтобы тебя сожрать, надо быть рядом: говорить с тобой, смотреть на тебя, прикасаться к тебе и так далее. Им нужен проводок. Они как проводной телефон. А дистантные действуют на расстоянии, они тебя заставляют о себе думать. И жрут твои мысли о себе. И ты чахнешь. Никаких проводков им не нужно, хотя это они тоже умеют. Но главное их оружие — мобильный вампиризм. Все чистые бесы, бесы-вершители — дистантные вампиры. Среди бесочеловеков большинство — контактные, но есть и дистантные. Эти — самые опасные.

Очень много их среди инфернального бабья. Роковые дядьки, наверное, тоже встречаются, но их меньше. Дон Жуан — это не бесочеловек, это — человек. А вот ведьмы… сама понимаешь. Демон вон, и тот Тамару по-всамделешному любил… Роковых мужчин в природе почти нет. А может, уж и совсем не осталось. Особенно — в России. Бабники — это чаще люди. Очень паршивые, с вечно голой попой, но люди. Типа б…дей. Извини, Дусь. Бесы-мужики — они обычно чем-нибудь другим заняты. Гендер у них на периферии вампиризма. Сунул, вынул и забыл. А у бесов-баб это в большем интересе. Хотя сейчас все куда-то поплыло. Эмансипопки всякие и все такое… Не знаю, Дусь, не знаю, сложно все это…

Читая опусы Илоны Зулич, я почему-то все время вспоминала эту Сенину полупьяную болтовню пятнадцатилетней давности. И все время передо мной стоял образ Тоски. Или Скуки. Или Злотоскуки, как выразился Сеня. И чем ярче и вычурней был текст, и чем больше в нем было наворотов и блеска, тем сильнее надвигалась эта Большая Тоска. Именно — Нечеловеческая, Безысходная. Неопределенная, безликая и страшная. Вселенская Недотыкомка. И чем-то невыразимо притягательная, как смерть, наверное. Да, именно смерть! Илона Зулич и смерть теперь были для меня неотделимы друг от друга. Какое-то смешанное чувство интереса, отторжения, вплоть до брезгливости и — вместе с тем — жалости росло во мне. И я чувствовала, предчувствовала, что Илона Зулич будет в моей жизни и сыграет в ней какую-то странную роль. Странную, печальную, но важную.