Поляна, 2014 № 02 (8), май
Шрифт:
Из дальнейшего разговора выяснилось, что у Евдокима было два сына и две дочери. Девочки умерли во младенчестве. Жена, здесь, на Рассохе, в прошлом году в одночасье умерла «от живота», во-о-н из окошка видно оградку вокруг ее могилки, а оба сына в пьяном виде погибли в несчастливый день. Сели в лодку и на полной скорости налетели на топляк [4] . Лодка перевернулась… Оба «немножко утонули, однако…» В поселке остались у Едокима лишь старшая сестра и с ней — единственный внук, сын старшего сына…
4
Топляк —
Андрей уже собрался было кинуться в философский спор, что же, мол, за Бог такой, отнимающий у Человека самое дорогое? Что же и за это ему «пасиба» говорить? Но тут заметил, что старик тихо плачет, смаргивая слезы на отмытые в тысячах вод, белые как у европейца, усталые руки, густо усыпанные старческой гречкой…
Наутро дед ушел на озеро, а геолог устроил стирку-уборку. Вымыл и вычистил избушку и пристройку, в большом баке нагрел воды. Белья у Евдокима практически не было. Вещей, подлежащих стирке, тоже. Рубашки дед надевал прямо на голое тело, да так и носил, пока не сопреют. Но штаны зашивал и ставил заплатки, но и они имели крайне ветхий вид. Всю жизнь проработав в тундре на богатом пушном и рыбном промысле, человек этот ничего не имел за душой. Даже зимнюю теплую одежду шила ему сестра из оленьих шкур.
Белье Андрей полоскал в чистой воде ручья и тут же развешивал сушиться на кустах карликовой ольхи. Привлеченная шумом и бульканьем, приплыла стайка хариусов и стала метрах в пяти выше по течению Андрей бросил в них камешком — рыбки пустились наутек, но тут же вернулись, спрятались в тень от кустов и там притаились, как котята, караулящие мышь.
…Радуется глаз свету костра, притягивают взор изменчивые формы облаков, но больше всего волнует текучая непостоянная вода. Долго можно просидеть на берегу ручья, слушая его монотонное лопотанье, журчанье, плесканье. Бывает, так и заснешь, под тихий перепев струй. Так легко и так хорошо думается, под этот «белый шум», древнейший из звуков Земли.
В танце былинок на бегущей волне заметишь ты намек на свою судьбу, в мелькании теней на гладких камешках дна всплывут вдруг картины раннего детства, лицо матери и отчий дом, а в сплетении корней на том берегу видится копна волос, полулыбка, быстрый взгляд, и прорисуется знакомый с юности женский профиль.
Осень уже обильно прошила красным и желтым бисером кусты ивняка и карликовые березки на лугу, долина ручья упиралась в дальний синий хребет, а тот отгораживал синее небо от синего озера. Небесное от земного.
«И ничего этого ты не увидел бы, не появись дед так кстати, так вовремя… Сверху смотрел — все видал, как мы биноколя смотрим… Мой дорога возле твой дорога близко делал… Как дальше будет, тоже Он знает…
Да, парень, тогда ты просто испугался обильно хлынувшей из раны крови и не знал, что делать, как поступить…»
В тот день, после удачной охоты, Андрей спускался с холма к палатке, как вдруг заметил
Человек у машины тоже разглядывал его в бинокль, и было в человеке этом что-то зловеще-знакомое… Едва успел Андрей подойти к и палатке и сбросить рюкзак с мясом, как ударила первая очередь и вдребезги разлетелся бинокль на груди.
Тогда, в гостинице краевого центра, к нему в номер без стука вошли двое затянутых в кожу парней. Один с перешибленным, почти плоским носом и шрамом на левой скуле, второй — молодой, улыбчивый. Без обиняков плосконосый предложил тридцать процентов за совместную обработку «территории». Андрей лишь рассмеялся, сказал, что понятия не имеет ни о каких территориях, и попросил гостей удалиться. Уходить гости не желали, но желали купить карту. Тогда геолог вышвырнул обоих в коридор.
Но «братки» не кинулись драться. Плосконосый, снизу вверх глядя на геолога, шкафом нависшего в дверном проеме, осклабился:
— Пожалеешь…
Андрей захлопнул дверь и возбужденно зашагал по комнате. Камешки он сбывал всякий раз другому покупателю. Подыскивал клиентов и договаривался о цене старый институтский товарищ, человек надежный. На кого теперь думать?
Вечером следующего дня, возвращаясь в гостиницу, Андрей заметил за собой вчерашних знакомцев. Они и не думали скрываться. Младший даже сделал геологу ручкой!
Примерно за квартал до гостиницы начиналась заброшенная стройка, огороженная высоким глухим забором. Все фонари здесь были разбиты, улица лежала в темноте. Преследователи прибавили шагу.
«Та-ак, значит, здесь… Ну, не думайте, ребятки, что на цыпленка напали…»
Войдя в темноту, Андрей резко оглянулся. Так и есть — бегут! Он повернул назад, и преследователи сами набежали на него. Удар пришелся старшему в перебитый нос. Мешком упал он на тротуар, звякнул и покатился по асфальту нож. Андрей подхватил лезвие и бросился на второго, но парнишка уже улепетывал, да так ловко, что сразу скрылся из глаз.
В гостинице Андрей обнаружил пропажу карты. Пометок на ней, правда не было, кроме единственной карандашной точки в том месте, где стояла палатка…
Собрав высохшее белье, Андрей поднялся к избе и здесь в голос рассмеялся: дед Евдоким испуганно отмахивался от огромного шмеля какой-то старой шапкой, а тот с тяжелым гудением, как бомбардировщик, пикировал на деда то справа, то слева заставляя его отмахиваться и испуганно приседать.
— Деда, — сквозь смех крикнул геолог, — что же вы!.. В пристройку — и дверь закройте!
— Ай, правда! Ай, пустой башка! Совсем, однако, старый стал! — дед быстро юркнул в пристройку.
Выяснилось, что Евдоким еще весной повесил на улице, на шест свою шапку, да и забыл про нее. Сейчас решил взять, а там «шмель свой щенки развел». Старик «щенков» вытряхнул, шмелю не понравилось…
На другой день, с утра, Андрей ушел к палатке, чтобы собрать рассыпанные там камни. Еще два пластиковых мешочка с янтарем были спрятаны километрах в двух от палатки. Весь груз можно было взять за один раз.