Поляне(Роман-легенда)

Хотимский Борис Исаакович

— Оно, конечно, верно, — оправдывал он князя, обращаясь к спутникам. — Кий верно рассудил. Пускай Щек и Хорив почаще сами во челе дружины походят, без подмоги. Так они скорее обучатся и, ежели, не допусти Дажбог, что с князем приключится, чтобы каждый — хоть Щек, хоть Хорив — могли бы на его место встать. Пока младенца в люльке держат, он ходить не сумеет. И хотя то не первый уже поход для них, а учению нет предела.

— А то? — поспешил согласиться покладистый Доброхлеб. — Оба брата княжьих умеют кметов водить. Особливо Хорив. Щек тоже неплох и разумен зело.

— Да,

Хорив добрый кмет и воевода, — подтвердил Воислав, умолчав отчего-то про Щека.

Гридни переглянулись меж собой, ибо ведали, что прославленный во многих ратных делах боярин не часто щедр на похвалу.

— Жалко Хорива, — вздохнул Брячислав. — Совсем ликом почернел, глядеть тяжко. Никак не забудет свою Милану.

Сказав такие слова, гридень представил себе вдруг, что бы стало с ним самим, если бы его Бояну такая же страшная участь постигла. От той думы содрогнулся весь, и дрожь его передалась коню.

— Зато самого Уса одолел Хорив, — с одобрением отозвался Ареовинд.

— И князь наш разумно содеял, — добавил Филоктимон, — что послал его покарать соседей заболотных. Только так и можно излечить боль души его.

— Да, князь разумно содеял, с этим походом, — поддержал гридней десятский. — И недругов покарал, и землю новую добыл.

Все тут же согласились, что поход на соседей заболотных был затеян и содеян зело разумно.

— Только нас там не было! — досадовал Ареовинд и упорно повторял: — Мало походов, мало! Из моего меча скоро наральник смастерят кузнецы подольские.

— А то? — Доброхлеб усмехнулся. — Чем плох наральник из меча? Железо доброе, лучшего не сыщешь.

Воислав же подъехал к воинственному готу вплотную, нога к ноге, хлопнул его крепкой ладонью по правому плечу и просипел басисто:

— Будут еще походы, будут на твою долю. Найдется еще дело для твоего меча. Еще и на другую ногу охромеешь.

Гридни засмеялись шутке боярина. И Ареовинд не обиделся, тоже засмеялся вместе со всеми. Потому что одни только дурни обижаются на незлые дружеские шутки, а он не был дурнем.

— Да, други, будут у нас еще походы, — продолжал Воислав. — Великие походы ждут нас. Великие дела суждены богами князю нашему. Скоро в полюдье пойдем с вами за конем княжьим… А ну-ка запоем, чтобы аж на Горах слыхать было!

И затянул своим сорванным в сечах басом:

А за княжьим конем Мы на Горы придем…

Гридни грянули дружно вослед:

Гей-огей! Мы все приде-ом!

Кони встрепенулись, пошли еще бодрее в лад песне, будто и не притомлялись, будто не тащили на своих спинах и холках увесистых всадников да еще птицу и вепрей. Под ладную песню не только человек, но и конь забывает, что притомился. Под ладную песню самая тяжкая ноша легче становится.

А вон и Днепр уж виден, и Горы за Днепром — в сизых дымках над зеленью деревьев, в которой здесь и там начала проступать желтизна. Скоро —

перевоз Киев, и Брячислав вспомнил, как в былое время они с отцом, тоже после доброй охоты, подходили тем же путем к тому же месту. Тогда впервые узрел он перевозчика Кия, нынешнего тестя своего, уже старого и слабого — нет более перевоза Киева, одно название осталось, другие теперь перевозы и другие перевозчики… Тогда, в тот же давний-давний, щедро обласканный Дажбогом день, узрел впервые Брячислав диво дивное: на смуглом скуластеньком личике девичьем — черные брови, как крылья ласточки, а под бровями — в частых черных ресницах — очи насмешливо прищурены, серо-синие, будто волна днепровская… Скоро вновь засмеются ему ласково те очи дивные — очи жены его Бояны…

Отдавшись думам и чуть опередив остальных, Брячислав не услыхал разговора, который продолжен был, когда кончили петь.

— Не простое на сей раз полюдье будет, — говорил гридням Воислав. — С нами росичи пойдут, у северян попируем, а после все разом на древлян навалимся. Да так проучим их, так примучим, такую дань великую наложим, что никогда уж впредь не перейти им Ирпеня! Никогда более не набегать на наши Горы, не разорять дворы полянские, не умыкать жен и дев наших!

— Мы их — как соседей заболотных! — подлил масла в огонь Ареовинд, потрогав навершие долгого меча своего.

— Именно! — еще пуще распалился боярин. — Поход на заболотных, считай, только первая стрела…

— А то? — даже собираясь возразить, Доброхлеб обычно для начала соглашался. — То первая наша стрела. Только я так разумею, что древляне — не соседи заболотные. Древляне числом своим великим сильны зело. У них и Валы Долгие, и корста на Уже никто еще не брал.

— Так ты что же, — Воислав нацелил на десятского свой нос, того и гляди клюнет, — древлян устрашился?

Тут, может, впервые за весь разговор Доброхлеб не стал соглашаться нисколько, потемнел лицом, ответил сурово:

— Ты ведаешь, боярин, я одного только страшусь — щекотки.

— Так и я о том же самом речь веду, — Воислав понял, что без причины обидел десятского, и решил, старый хитрец, отшутиться. — Ведь я о чем толкую. Может, ты опасаешься, что возьмешь корст на Уже, вломишься в терем самого Горислава, а он тебя мечом щекотать начнет.

— А то? — Доброхлеб оценил стремление боярина к примирению и поддержал его шутку: — Я от его щекотания смеяться начну, от смеха же рука силу теряет, вот и не совладаю. Только того и страшусь.

— А чего страшиться? — вмешался Филоктимон. — Рука силу потеряет, тогда и твой меч, Доброхлеб, князя древлянского щекотать начнет, Горислав от той щекотки тоже засмеется…

— Тут и будут один другого мечами щекотать да смеяться, — вставил сумрачным голосом Ареовинд, а у самого в глазах — веселье.

Воислав захохотал громко и сипло, сотрясаясь сутулой спиной и поднятыми плечами — будто ворон закаркал. Конь под боярином забеспокоился, раздул ноздри и ржанул коротко. То ли близость Днепра и Гор почуял, то ли на смех хозяина отозвался. Вслед за ним подала голос и пятилетняя кобылка под Филоктимоном.