Полярис
Шрифт:
Тут, словно услышав нас, из операционной вышла врач, которая меня встретила. Она выглядела усталой, но натянутая улыбка была облегченной.
Я не боялась вида крови. Но увидев засохшие бурые пятна у нее на рукавах халата… Меня замутило.
Эрик подорвался, шагнув вперед.
– Ну, что?
– Операция Эйлин Браун прошла успешно. Сейчас ее жизни ничего не угрожает. Скоро она придет в себя после наркоза, но пока к ней нельзя.
– А Ник Дрейс?.. – напряженно спросил Эрик. Я заметила, как побелели костяшки пальцев и как напряженно губы
Медсестра медленно покачала головой.
– Операция Ника Дрейса еще идет. Наши врачи делают все возможное.
Она удалилась, а Эрик упал рядом со мной на скамейку.
– Все будет хорошо, – как мантру повторил он, слегка повернув ко мне голову. – Это же Ник, в конце концов. Помнишь, как он прыгнул из окна второго этажа? И все равно целехонек…
Я улыбнулась. Щека опухла, глаз заплыл. Я устало облокотилась на плечо друга, прикрыв глаза.
– Да. Все будет окей… Что с ними случится-то?..
«Не смей ввязываться»
Гулом отдался в ушах текст сообщения. Я нахмурилась. Кажется, сознание начало включаться только сейчас. Я сжала рукав свитера.
Я горько усмехнулась. Не ввязываться? Как тут не ввязаться…
Вспомнила вчерашний разговор, рядом с кофеваркой. Лежащие возле бумажных стаканчиков револьверы.
– Какой смысл в фарсе, если о нем никто не узнает?
– В том то и смысл.
Воспоминания нахлынули неожиданно. Я сильнее обхватила себя за плечи, спрятав лицо в плече друга.
Они не мелькали перед глазами, как черно-белая кинолента.
Они просто… были. Без какого-либо хронологического порядка, смысла или их важности…
Так неожиданно вспомнилась его улыбка…
То, как я один раз нашла его спящим в терминале аэропорта…
Первая вылазка, на которой нас чуть не прикончили…
Последние слова, которые он успел мне сказать…
– Знаешь, Рей… Я собираюсь сделать ей предложение.
А я тогда улыбнулась, как дура, и просто ответила «Я рада за тебя».
А потом перед глазами замелькала та далекая картина четыре года назад. Тот самый холодный вечер мая.
Ты сидишь на мокрых от дождя сложенных ящиках.
В переулке темно. В кармане черных брюк спрятан небольшой кинжал.
Наскоро остриженные волосы неприятно лезут тебе в лицо и все еще пахнут краской.
К счастью, волосы светлые. Серый цвет лег легко.
Резкий лязг железа из темноты. Из тумана показывается чья-то темная фигура. Твое сердце ухает в темноту. Ты сильнее сжимаешь рукоять кинжала. Твои пальцы дрожат.
– Эй!
Кто-то тебя окрикнул. Ты медленно отодвигаешься в сторону выхода из переулка. Готовишься броситься наутек.
Рядом с тобой грузно садится человек.
Ты подпрыгиваешь.
Парень. Примерно твоего возраста.
Короткие темные волосы, рваная рубашка, содранные руки…
Маньяк?
– Чего тебе?
Грубо цедишь ты, отодвигаясь.
– Чего сидишь тут одна? Потерялась?
Ты морщишься.
– Сбежала.
– Из детского дома?
Кривишься.
– Нет.
Парень неожиданно широко улыбается, откидывается назад, заложив руки за голову, и облокачивается на ящики.
– А я сирота. Тебя как звать?
Ты уже было открываешь рот, чтобы сказать такое обыденное «Рашель», как вдруг хмуришься, замолкаешь и поворачиваешь голову в сторону.
Разглядываешь стену напротив. На штукатурке трещина прямо посередине чьего-то граффити.
– Не хочешь настоящее говорить?
Он понимающе кивает, протягивая тебе пачку с жвачкой.
– Хочешь?
Ты подозрительно смотришь сначала на него, потом на пакетик.
– Не боись, не отравлено.
Ты задумчиво киваешь, все еще с подозрением разглядывая пачку. А затем быстро хватаешь ее и, вскрыв, отправляешь в рот парочку пастилок.
– А хочешь, скажи первую букву своего настоящего имени, а я тебе придумаю другое?
Ты подозрительно смотришь на парня.
– А откуда мне знать, что потом ты не сдашь меня копам или в какую-нибудь службу?
Он ухмыляется.
– Тогда они повяжут и меня. А я туда возвращаться не намерен.
Ты решаешь не уточнять, куда именно «туда», но от того тона, которым он это произнес, было ясно, что вопросов лучше не задавать.
Ты решаешься рискнуть.